В жизни Евгений Шварц был самым обыкновенным человеком. Друзья вспоминали, что он болезненно воспринимал критику, сердился, огорчался, был легко раним и тщеславен. Но при этом все отмечали его исключительную скромность — например, он никогда не называл себя писателем. «Сказать о себе "драматург“ я могу, это — профессия. А сказать "я — писатель“ — стыдно, все равно что сказать: "Я — красавец“».
Как становятся сказочниками
С самого детства для Жени Шварца, как, впрочем, и для многих детей, все, что происходило по ту сторону книги, было живым, настоящим и заставляло трепетать его юное и доброе сердце. В Майкопе, куда он совсем маленьким переехал вместе с родителями, книги стали его первыми друзьями.
«Книги эти были сказки в издании Ступина, — вспоминал он потом. — Сильное впечатление произвели обручи, которыми сковал свою грудь верный слуга принца, превращенного в лягушку, боясь, что иначе сердце разорвется с горяѕ В то же время обнаружился мой ужас перед историями с плохим концом. Помню, как я отказался решительно дослушать сказку о Дюймовочке. Пользуясь этой слабостью моей, мама стала из меняѕ веревки вить. Она терроризировала меня плохими концами. Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. ЧДоедай, а то все утонут“. И я доедал».
В те годы он читал роман Виктора Гюго «Отверженные», «читал не отрываясь, доходя до одури, до тумана в голове». Больше других героев ему нравились Жан Вальжан и Гаврош. Храбрый мальчик, отважно собиравший патронташи с убитых солдат, приводил в восхищение. Все было так живо, полно приключений и легкости, пока выстрел не оборвал жизнь Гавроша.
«Я пережил это как настоящее несчастье. ЧДурак, дурак“, — ругался я. К кому это относилось? Ко всем. Ко мне — за то, что я ошибся, считая, что Гаврош доживет до конца книги. К солдату, который застрелил его. К Гюго, который был так безжалостен, что не спас мальчика. С тех пор я перечитывал книгу множество раз, но всегда пропуская сцену убийства Гавроша».
Когда маленького Женю однажды спросили, кем он хочет быть, когда вырастет, тот чуть слышно прошептал: «Романистом» — и сильно смутился. Родители посмеялись, и, когда он повзрослел, отправили учиться в Москву, овладевать более перспективной профессией юриста. В том, что юрист со временем превратился в сказочника, на самом деле нет ничего необычного. Подобную «карьеру» сделали и Шарль Перро, и братья Гримм, и Эрнст Теодор Амадей Гофман.
Шварц долго считал себя несостоявшимся писателем. Он начал в 20-е годы со стихов, потом писал сказки и рассказы для детей, работал в газете, сотрудничал в журналах «Ёж» и «Чиж» и в Детском отделе Госиздата, много писал для тюзовской сцены. Все выходившее из-под его пера было талантливо, сверкало особым шварцевским юмором. Но при этом многие считали, что Евгений Львович принадлежит к числу тех писателей, которые рассказывают лучше, чем пишут. Друзья вспоминали, что он много лет «искал свой слог». Даже когда судьба связала его с Ленинградским театром комедии, для которого Шварц написал лучшие свои пьесы: «Тень», «Дракон», «Обыкновенное чудо», сам творческий процесс больше напоминал драму. Рассказывают, что Николай Акимов, руководивший тогда театром, иногда запирал Шварца в комнате, чтобы тот, от рождения немного ленивый и неторопливый, садился и писал новые пьесы. «Шварц — явление исключительное и драгоценное, — вспоминал Акимов. — Это я заключил рано и тогда же понял, что иметь с ним дело трудно из-за его неорганизованности — он не признавал плана и не умел его сочинить. План рождался по мере писания диалога, и тогда же возникали непредусмотренные логикой ходы и даже персонажи».
Не всем нравятся сказки
Тот, кто возьмется утверждать, что совсем не знаком с творчеством Евгения Шварца, заведомо покривит душой. «Золушка», «Снежная королева», «Дон Кихот», «Обыкновенное чудо» — эти фильмы смотрит и любит уже не одно поколение зрителей. И что любопытно, за какую пьесу или киносценарий ни брался бы Шварц, итог всегда был один — сказка. Но какие странные эти сказкиѕ
С одной стороны, такие сказки могли появиться в любое время и в любой стране — в их основе лежат вечные сюжеты (больше всего Шварц любил переделывать Андерсена). А с другой — в каждой сказке ясно слышен пульс времени, сквозь волшебство сказочного повествования то и дело прорываются реалии ХХ века. А реалии эти были совсем не сказочные: жесткая цензура, травля писателей, сталинские репрессии, война, эвакуация. Один за другим исчезали друзья: в 37-м расстреляли Заболоцкого, в 38-м в лагерях оказался Олейников, в 42-м в отделении тюремной психиатрии от голодного истощения умер Хармсѕ Непросто приходилось и самому Шварцу: пьесы «Тень» (1940) и «Дракон» (1943) сняли с репертуара сразу после премьер, многие другие при его жизни даже и не ставили. Лишь в 1954 году, после смерти Сталина, Ольга Берггольц вступилась за сказочника, но к тому времени жить Шварцу оставалось всего четыре года.
Аннуанциата. Все, что рассказывают в сказках, все, что кажется у других народов выдумкой, у нас бывает на самом деле каждый день. Вот, например, Спящая красавица жила в пяти часах ходьбы от табачной лавочки — той, что направо от фонтана. Только теперь Спящая красавица умерла. Людоед до сих пор жив и работает в городском ломбарде оценщиком. Мальчик-с-пальчик женился на очень высокой женщине по прозвищу Гренадер, и дети их — люди обыкновенного роста, как вы да я.
Ученый. Но ведь это очень интересно, почему же об этом не пишут в книгах о вашей стране?
Аннуанциата (оглядываясь на дверь). Не всем нравятся сказки.
Да, не всем нравятся сказкиѕ Шварц не политический писатель, он сказочник и по-своему, как умеет, откликается на все, что происходит в стране. Жить иначе он не может. Даже Дон Кихот у Шварца предстает в новом обличье: он труженик и воин, народный заступник и рыцарь добра. Дульсинея говорит про его «натруженные руки», Санчо просит его сказать ободряющее «словечко на рыцарском языке». А в конце устами Дон Кихота Шварц словно бы сам проговаривает свои мечты и надежды: «Сражаясь неустанно, доживем, доживем мы с тобою, Санчо, до золотого века. Обман, коварство и лукавство не посмеют примешиваться к правде и откровенности. Мир, дружба и согласие воцарятся на всем свете. Справедливость уничтожит корысть и пристрастие. Вперед, вперед, ни шагу назад!»
В пьесах Шварца не стоит искать тайный умысел. Просто до самой смерти он сохранил удивительное свойство — видеть мир чистыми глазами ребенка и так же по-детски называть все своими именами: правду — правдой, ложь — ложьюѕ нравится это кому-то или нет.
Мальчик. Мама, от кого дракон удирает по всему небу?
Все. Тссс!
1-й горожанин. Он не удирает, мальчик, он маневрирует.
Мальчик. А почему он поджал хвост?
Все. Тссс!
1-й горожанин. Хвост поджат по заранее обдуманному плану, мальчик.
Мальчик (указывает на небо). Мама, мама! Он перевернулся вверх ногами. Кто-то бьет его так, что искры летят!
Обыкновенное чудо любви
«"Обыкновенное чудо“ — какое странное название! Если чудо — значит, необыкновенное! А если обыкновенное — следовательно, не чудо. Разгадка в том, что у нас речь пойдет о любви».
Секрет успеха сказок Шварца прост: они очень добрые и искренние, такие же, как и сам сказочник. В них всегда побеждают Любовь, Справедливость, Честь. Да, именно так, с большой буквы! Но сегодня эти понятия не популярны — они требуют от человека толики безрассудства, заставляют делать усилия, которые кажутся невероятными.
Хозяин. Ты не любил девушку!.. Не любил, иначе волшебная сила безрассудства охватила бы тебя. Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад — из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному. А ты что сделал из любви к девушке?
У пьес Евгения Шварца «такая же судьба, как у цветов, морского прибоя и других даров природы: их любят все, независимо от возраста», — говорил Николай Акимов. Их любят потому, что Шварц рассказывает о том, что естественно для каждого человека: о любви ко всем людям, о торжестве добра над злом. Это и есть обыкновенное чудо, совершенное необыкновенным человеком и писателем.
Незадолго до смерти у Евгения Львовича случился очередной инфаркт. Было совсем плохо, пульс 220 ударов в минуту, врачи объявили, что счет жизни пошел на часы. И сам Шварц понимал, что смерть уже рядом. Вдруг он попросил дать ему бумагу и карандаш: «Я хочу записать о бабочке»ѕ Все подумали: бредит. Но это не было бредом. Когда болезнь отпустила, он рассказал, что тогда его мучила одна мысль — что он вот так вдруг уйдет и не успеет рассказать о бабочке. «О какой бабочке?» — «Да о самой простой белой бабочке. Я ее видел в Комарове — летом — в садике у парикмахерской. Самая обыкновенная, вульгарная капустница. Но, понимаешь, мне казалось, что я нашел слова, какими о ней рассказать. О том, как она летала. Ведь ты сам знаешь, как это здорово — найти нужное слово».