Не все спасательные службы могут позволить себе громкую рекламу в прессе и на ТВ. Но это не мешает им всегда приходить на помощь там, где они нужны.
Два дня конца августа запомнились москвичам надолго. Один за другим переставали работать телевизионные каналы. По радио и единственной оставшейся программе поступали противоречивые сведения о происходящем. Многие выходили из домов поcмотреть на дым, валивший из башни. О том, что происходило внутри, никто толком не знал...
Конечно, многого мы не знаем и сегодня. Например, того, что кроме всем известной «Службы спасения» в ликвидации пожара активно участвовал целый ряд других спасательных отрядов. Наш собеседник — спасатель ПСО-6 Сергей Симбирцев — рассказывает о том, как это было.
• Сергей, расскажите, пожалуйста, как все началось.
Ну, в момент загорания башни я сидел в красивой машине гонщика Хаккинена на «Автошоу-2000» на Красной Пресне, и ничего мы еще не знали. Я был тогда не в дежурной смене и заехал на базу просто досмотреть гонку по телевизору. Только там я узнал, что трансляция периодически прерывается, потому что горит Останкинская башня.
Я спросил: «Ребята, а почему мы не едем никуда?» На что старший дежурной смены мне ответил: «Потому что нас никуда не вызывают. Мы звоним, а нас не вызывают. Мы звоним, а нас не вызывают». Ну что ж... Говорю: «Давай еще раз позвоним». Позвонили. «Нет, НЕ НАДО ехать», — ответили нам высокие чины в ГО ЧС. «Ну, может быть, пожарчик был слабенький», — подумали мы. И тут вдруг, когда я уже успокоился, раздался тот самый истошный звонок, который заставил всех встрепенуться и поехать туда.
Я поехал не на дежурной машине, так как был не в смене, — поехал, так сказать, в помощь смене, потому что руки лишними никогда не бывают. Мы достаточно быстро доехали до Останкинской башни и уже издалека увидели, что там идут разноцветные дымы выше ресторана «Седьмое небо». Это была отметка примерно 385 метров. Тут же я увидел первых лиц — Константина Эрнста, Шанцева, генерала Коротчика (это начальник наших московских пожарных). Мы сразу скооперировались с другими отрядами для принятия решений.
В первую очередь было решено самим сделать облет на вертолете, чтобы оценить возможность использовать СУРы (спусковые устройства), которые позволили бы десантировать людей в область ресторана «Седьмое небо». Облет показал невозможность этого: слишком большой риск. Альпинистов тоже нельзя было использовать, смысла лезть снаружи не было никакого, ибо внутри есть лестница. Естественно, было принято решение подниматься старым дедовским способом — по ступенькам.
Так как внутри башни было большое задымление, понадобилось бы много воздуха. Я поехал на базу за дополнительными баллонами с воздухом, другим необходимым снаряжением и за теми людьми, которые могли прийти на базу.
• Люди просто сами съезжались?
Кто-то услышал по телевидению, кто-то еще как-то... Ну, нашим не надо особенно напоминать. Если какая-то беда, то по крайней мере из «старой гвардии» все сами автоматически приезжают на базу, чтобы принимать участие в необходимых работах.
На базе я забрал дополнительное снаряжение и двух приехавших высококлассных специалистов и вернулся к Останкинской башне. Я был назначен начальником штаба нашего отряда для координации действий людей. Наших там было 10 человек. Кроме нас, там были спасательные отряды Центроспас, «Лидер», ПСО-2, ПСО-3. Это те отряды, которые активно принимали участие в ликвидации последствий этого несчастья.
• А что там была за история со «Службой спасения»?
Я могу сказать только со слов тех, кто был с ними в контакте, — наших коллег из другого отряда. Ребята из «Службы спасения» пошли как бы на разведку. Сначала поддерживали связь, дошли метров до ста. Потом спустились и где-то растворились или ушли, причем никому не сказав об этом. Ну, это как минимум непрофессионализм. Потому что по связи нужно обязательно докладывать, где находятся спасатели.
Машины нашего отряда, наверное, лучше всех оборудованы радиосвязью, и неожиданно одна из наших машин стала центром связи. Я осуществлял координацию между группами, которые работали в башне наверху, и штабом, который сидел внизу и не мог с ними связаться, потому что такая железобетонная махина не могла пропускать радиосигналы. Поэтому вся связь, и на следующие сутки тоже, шла только через нашу машину, через наш радиопередатчик.
Ночь была очень тревожной. Потому что были разные сведения: что башня кренится и, может быть, рухнет, что все тросы, которые якобы ее держат, полопались. Большой был страх за наших ребят, которые находились в это время там. Более того, оказывается, они тоже эту информацию слышали, и работалось им там ох как не сладко.
• А какие работы проводились спасателями внутри башни?
В первую очередь они занимались разведкой. Что горит, на каких уровнях? Как распространяется огонь, куда он идет? Где лифты находятся в данный момент? Потому что в лифте были люди, которых впоследствии нашли (трое погибших). Лифт нашли внизу. Он был завален многотонными тросами, но его нашли уже на следующую ночь.
• Была информация, что еще в первую ночь перерезали кабели...
Да, наши перерубали фидеры — кабели, которые горели. Благодаря этому огонь по ним не мог спуститься вниз. Был случай, когда огонь пробежал мимо ребят и остановился в нескольких десятках метров ниже. И наши оказались как бы в окружении: сверху огонь и снизу огонь. Но, к счастью, тот огонь, который их обогнал, они смогли победить.
Ночь, конечно, была настолько тревожная, что, как я ни хотел спать, я так и не смог этого сделать. В эфире в основном неслись позывные с первой цифрой 6, обозначающей наш отряд. Я вел специальный протокол, чтобы, если, не дай бог, что-то случится, можно было восстановить динамику передвижений всех наших групп, где они находились в какой момент.
Утро наступило неожиданно. Часов в восемь утра Игорек Пименов выходит из башни, с удивлением обнаруживая, что уже рассвело, и говорит: «А я думал, что только десять часов вечера, ну двенадцать». Счет времени снаружи и изнутри, очевидно, был разным. Работа в башне, в темноте, при освещении фонарями накладывала какой-то свой ритм. Эта борьба с пожаром, постоянные попытки сделать заграждения на разных уровнях башни, бессонница — эта ночь перевернула все вверх дном в сознании ребят.
Вообще приятно осознавать, что твои друзья совершили подвиг, как я считаю. Не знаю, я, может быть, и сдрейфил бы. Черт его знает. В жизни были разные ситуации, но конкретно такой не было. Если бы я находился на высоте 200 метров и мне сказали бы, что башня кренится, — не знаю, как бы я себя повел, честное слово. Может быть, сказал бы: «Ребята, айда вниз быстрее!» А может, и ничего бы не сказал.
Но то ли это была ошибка, то ли башня накренилась и выровнялась, сейчас я об этом судить не берусь... Я еще заметил в ту ночь, что если смотреть на башню больше минуты, то кажется, что: а) она накренена в какую-то сторону (мне почему-то казалось, что влево) и б) что она уже падает, и падает на тебя. Когда взгляд отводишь и ждешь, что она сейчас куда-то рухнет, — она почему-то не падает. Поднимаешь голову — стоит. Через минуту кажется то же самое.
• Сергей, а что для вас было самым тяжелым в те дни?
Самое тяжелое — постоянная тревога за своих людей и три дня без сна. Не то что бы я не хотел спать — у меня просто не было такой возможности. Днем я заступил на дежурство, немножко прилег, потом снова поехал...
В следующую ночь нас снова вызвали на башню — уже как специалистов-экспертов. Так как в первую ночь мы проявили себя очень грамотно, смелым, думающим отрядом, то нам и во вторую ночь поставили очень серьезную задачу — возглавить группы специалистов-экспертов, строителей этой башни и обслуживавших ее, для того чтобы оценить ущерб и перспективу.
Одна группа обследовала тросы, вторая группа — лифтовые шахты, третья группа — бетон: насколько он поврежден, где и как себя чувствует, и в задачу четвертой группы входило подняться как можно выше, до отметки 385 метров, где кончается бетон и начинается железо — нужно было обследовать их стык. Естественно, все пешком, естественно, все в темноте, в очень ограниченном пространстве, лестницы там очень узкие. Монотонные повороты — и все вверх, вверх... А груз давит вниз, поэтому на этажах ребята постепенно оставляли часть оборудования и одежды. Тяжело было подниматься.
Что еще запомнилось? Пожалуй, то, что когда после первой ночи утром наши группы спустились с башни, почему-то у людей, обеспечивающих питание, не нашлось еды. Все съели те, кто был внизу. r