Беседовали Наталья Чуличкова и Дмитрий Зубов
Галина Сергеевна, вы, профессиональный архитектор, сегодня разрабатываете педагогические программы и занимаетесь с совсем маленькими детишками. Как это получилось? Архитектура и педагогика как-то связаны?
В том мире, в котором мы находимся, все взаимосвязано и нерасторжимо. Поэтому совершенно определенно: в каком окружении человек живет, таким он и бывает. Или прорывается через это окружение. Бывают такие счастливые мгновения. А есть те, кто не прорываются.
Еще в эпоху Просвещения говорили: каков город, таковы и горожане. Если так, то тут уже в процесс воспитания вторгаемся и становимся активными силами мы, архитекторы. Не только сейчас живущие, а все те, кто создавал город, кто город изменял, кто город превращал в то, чем он является сейчас. Не всегда делая его лучше, чем он был прежде.
Но сначала в вашей жизни появилась архитектура? Как это произошло?
Я стала архитектором в пять лет, когда увидела юрту и поняла, что это воплощение высшего человеческого гения. И с пяти лет я поняла, что буду архитектором. Причем в том смысле, о котором говорил Аристотель. Я поняла, что архитектор — это носитель высшего знания о наилучшем, том наилучшем, которое должно быть воплощено в организацию городской жизни. И не только городской, а вообще — вселенной. Скажете, смешно? Что такое современная архитектура, мы знаем…
Да, до высшего знания о наилучшем сейчас очень далеко… Но архитекторами, наверное, становятся с надеждой что-то изменить и о реальной ситуации не думают?
Я заканчиваю архитектурный факультет по специальности градостроитель и иду в архитектурный мир. Проектирую то, чему меня не учили: научно-исследовательский центр для института постоянного тока. Взрывы, молнии, шары золотые — замечательно. Это меня так потрясает, так поражает! Насколько могу, проникаюсь физикой и делаю «Парфенон». Нужно все, что мешает электрическим полям, вытащить наружу (всю вентиляцию, сантехнику) и превратить в мощные колонны, а за ним спрятать пространство, в котором будут происходить эксперименты. Это так замечательно!
Здание стали строить, но строил его стройбат. Чертежи были переделаны (потому что они могут строить только то, что могут), и мой «Парфенон» превратился в уродца. Я могу дать собственный адрес, телефон любому прохожему на улице, но я никогда не скажу адреса этого центра. В итоге я заболеваю и оставляю работу.
Ситуация, знакомая многим… Как справились с ней вы?
Я начинаю учить других, я начинаю преподавать — как проектировать так, чтобы архитектура была живой, непременно живой, не дохлой, не складывающимися карточными домиками, живой архитектурой, для человека предназначенной.
Я становлюсь деканом — и 20 лет полной эйфории. Я делаю то, что хочу. Я рассказываю своим детям (студенты для меня тоже дети), что такое архитектура. Мы проводим замечательные занятия. И вдруг сверху говорят, что не нужно столько архитекторов, что архитекторов вообще не нужно, особенно таких. Потому что все, что происходит в реальной жизни, — это типовое домостроение. Мне студенты говорят: «Спасибо, Галина Сергеевна, было очень интересно, но на практике совершенно не понадобилось». И я, как женщина, как мать, начинаю вести списки и обнаруживаю: в каждой архитектурной группе 25 человек, из них пять человек через 5–10 лет практики оказываются в психиатрических больницах. Так что не думайте, что эти типовые коробки стоят по воле архитекторов. Они за это своими душами платили! Они были совсем другими, но их душу так насиловали!.. Когда я понимаю, что архитекторы не нужны, вернее, то, чему я их обучаю, совсем не нужно, я ухожу с преподавательской деятельности.
Куда же теперь?..
Это уже вторая разбившаяся лодка в моей жизни. Я ухожу в научно-исследовательский институт. Раз со студентами не получилось, займемся наукой в полную силу. Мне в голову приходит одна идея: если архитектура — представление о мироздании, то между архитектурными текстами (которые я уже научилась читать) и мифологическими текстами есть прочнейшая связь. И мне надо научиться читать эти тексты, например гимны «Ригведы», пользуясь архитектурным ключом.
Что бы ни говорили о цивилизациях, цивилизация — это жизнь в городах. Значит, города — ключи к тайнам цивилизации. Значит, я могу выстроить целую цепь и понять, что создает цивилизации, зачем они приходят и уходят, почему гибнут. Я начинаю писать книгу «Архитектурные тайны цивилизаций земных».
И вновь все рушится. Наш институт должен исследовать центр Петербурга и дать материалы для риелторов, чтобы они лучше этот центр распродавали. И вот теперь я остаюсь совсем одна на белом свете.
И решаете пойти в школу?
Да, тем более что в это время в городе, которому вернули прежнее имя Санкт-Петербург, раздается призыв: в системе образования Петербурга будем делать, как блины печь, петербуржцев. Замечательно! Я создаю Центр повышения квалификации педагогических кадров, не имея никакого педагогического образования (это тоже характерная черта нашего времени). Я читаю лекции, веду семинары в области петербурговедения. У нас основывается замечательное общество — встречи в бронзовом зале Дома архитекторов под музыку… Обязательно под музыку: архитектура и музыка едины. И все это звучит, идет, люди так загораются! Такой свет из глаз человеческих льется!..
А потом я случайно попадаю на встречу с методистом, которая раньше преподавала научный коммунизм, а сейчас ставит уроки петербурговедения в школе. И программы совершенно определенные выдаются, строящиеся на фактологическом материале: что, из чего, когда и как сделано. И еще хуже: уроки по этим методическим программам идут в школах, и дети попадают в руки дидактики. Выучи и потом ответь, а мы проверим, как хорошо ты запомнил, и поставим отметку. Ничего разоблачать не надо было — дети сами разоблачили петербурговедческие усилия наших «великих педагогов»: они назвали этот предмет «эспебешкой». Вот и все… Я в очередной раз ставлю точку в своей жизни и иду работать в детский сад.
А как к такому решению отнеслись ваши знакомые?
Меня спрашивали: «Как ты так низко пала? Ты чем занимаешься?» А я говорила: «А вы попробуйте дорасти до того, чтобы маленькому человеку рассказать о том, что такое город». Я должна рассказать детям о красоте. Как? Начетничеством? Нельзя, не поймут. Значит, мне надо делать что-то особое. Очень важно детишек познакомить с городом.
И вот мне, архитектору, преподавателю архитектурного градостроительного факультета, стало ясно, что моя задача — показать (и не только петербуржцам), что нужно делать, чтобы пробудить в детях потребность к красоте. А они, в свою очередь, пробудят это в родителях. То есть расширится круг воспитуемых городом людей.
А почему «пробуждение городом» не «работает» с уже взрослыми людьми и нужно было дойти до детсадовцев, чтобы что-то сдвинулось?
Я часто смотрю на людей, идущих по Петербургу, и вижу в них прохожих. Прохожий — это тот, кто проходит мимо всего. Он ничего не видит. Не видит красоты, панорамы… Он прохожий: идет, идет, идет по Невскому, взбивает пыль. Какое-то многоногое существо идет по городу. Какое ему дело, что в глубине перспективы смотрит Михайловский дворец? Какое ему дело, что Александрийский театр пытается выглянуть? Он этого не хочет видеть! И пошел себе дальше... Значит, город не сработал. Значит, надо как-то вернуть людям способность созерцания. В Петербурге все прохожие должны останавливаться, в главных точках восприятия красоты петербургских ансамблей погружаться в созерцание, выходя за пределы пяти чувств, и душой воспарять в небеса. И если ты хоть раз воспарил к небесам, увидев один раз, потом другой, — твоя душа начала отогреваться. Душа начала менять свой цвет серого мышонка. И человек оживет. Он уже не будет ходить по Петербургу просто пешеходом и прохожим.
Ну, это все благие мысли. А как сделать, чтобы это было? Ты надеешься на лучшее, но человека сразу не научишь. Он сразу не начнет созерцать.
А детей разве научить этому проще? Поймут ли они такие высокие материи?
С маленькими детьми надо говорить о высоком. Говоря о высоком, надо обязательно объяснить, что архитектура — это не здания, а представления о миро-здании. В ней запечатлены представления о Добре и Красоте. Если человек это поймет, то ему открывается все.
Например, как я рассказываю пятилетним детям о том, что мир един, что в мире все взаимосвязано, а значит, можно видеть музыку, значит, можно слышать архитектуру.
Действительно, как?
Первый урок называется «Из точки — целый мир». Происходит это следующим образом. Мои детишки получают по кругленькой точечке, чаще всего желтой, пластилина. Они его мнут в ручках, согревают, он становится теплым-теплым, готовым превратиться во что угодно. И я им говорю: лепите что хотите. Единственное условие: лепите то, что вы любите, что бы вам хотелось. Сейчас надо всем показать. И они начинают лепить жучков, божьих коровок, бабочек, птичек, собачек, кошечек. Замечательно! Потом я им говорю: «А почему нет папы, мамы?» Лепим! Бабушек, дедушек — лепим тоже.
Потом я спрашиваю: «А где они живут?» — «В доме». Лепим дом. Замечательно. А потом занимаемся расселением. Дети в обнимку со своими любимыми кошками, собаками. Но дом должен где-то стоять. И появляется зеленая трава. Появляются замечательные красивые красные цветы. Все это появляется.
«А еще что-то нужно?» — спрашиваю. «Небо!» — «Давайте изобразим небесный свод в виде радуги». И тогда я им говорю: «Ребята, смотрите, получилась модель мироздания, в которой все счастливы. А знаете, почему они счастливы? Потому что они все возникли из этого золотого клубочка, точечки пластилиновой. Они все родственны друг другу».
А дети говорят: «Значит, нельзя наступить на червячка, ему будет больно». Они именно так, не как-нибудь иначе, это понимают. Они сразу начинают говорить о том, что счастье — это отсутствие боли. Это так интересно наблюдать!
Мироздание растет, и мы главный принцип определили: нельзя делать другому больно!
А дальше?
Дальше мне надо им показывать, что мир семеричен. Как? С помощью цвета. Если вы будете в Петербурге в белую ночь, проведите над собой такое испытание. Надо встать над мостом, когда солнце уже ушло, но еще не восходит. Когда есть свет, но нет тени. Надо встать на мосту, достаточно высоко от воды и смотреть вниз. То, что вы видите, вызывает ужас наиполнейший: Нева совершенно не отражает свет. И невские волны кажутся абсолютно черными, бесцветными, как тьма кромешная, запредельная, как бездна, как пророчество. И если долго смотришь, возникает ощущение, что волны живые, они могут сейчас пойти на город, и бездна поглотит всех. И никто из прохожих ничего подобного не видит. Если они увидят, в городе начнется паника. Черный цвет — это ужасно.
Потом появляется фиолетовый цвет. Я рассказываю детям, что фиолетовый цвет — первый, он содержит в себе все: и всполохи холодного цвета, и яркого горячего цвета. Он обещает рождение чего-то. Потом линия горизонта, небо синеет. Синее-синее. Ожидание чего-то… что будет счастье, все будет замечательно. Все светлеет, голубеет. И вы видите, как оно отражается в водах. Потом зеленеет лес, сады. Потом появляется оранжевый цвет. Значит, солнце близко-близко. Потом все заливается желтым цветом — солнце восходит. И все это вдруг оживляет землю. Она становится многоцветной, прекрасной. Потому что мир прекрасен. Свет победил тьму. Тепло победило холод. Добро победило зло. И все эти слова входят в человеческую жизнь. Я говорю: «Дети, рисуйте!» И все дети рисуют, как добро борется со злом, используя все цвета.
Дети начинают слышать архитектуру. А когда дети слушают музыку, видят архитектуру. Я им показала свои фильмы, в которых это все едино. Когда начинает это все звучать, получается очень важное обстоятельство — человек возвращается к синкретичному существованию. Погружается в целостность всего. Я вас уверяю, такой человек не поднимет руку на город. Такой человек не поднимет руку на горожан. Тогда процесс воспитания городом состоится вполне.
Ребенка надо к этому подготовить, чтобы он не испугался, чтобы был готов, что все, что создано, принадлежит ему. И он за это ответственен. Это возможно только при развитости чувства Красоты.
Но ведь с городом детей можно знакомить по-разному, есть поездки, экскурсии…
Да, но как это делают все детские сады? Нанимают автобус, едут в Петропавловскую крепость и показывают крепость-тюрьму. Я их умоляю: «Нельзя показывать крепость-тюрьму!» Надо вести их в природу — на Заячий остров, там замечательно. Веселая земля. Куда пришли, красотой поразились и решили, что здесь будет город, прекрасный новый город. И надо обязательно вывести их на реку, чтобы они превратились в путешественников, постигающих мир. Когда мы вышли на размыв реки, я им сказала: «Дети, вы свободны, можете делать все, что хотите». Знаете, что они стали делать? Они стали строить города. То есть изначально человек — архитектор. Тот самый человек, которому ведомо высшее знание. Это первое знакомство с городом.
|
Каков город, таковы и горожане |
Именно поэтому я, архитектор, не педагог по профессии, но педагог в душе, занялась проблемами воспитания. Иногда хочется ходить по городу с лозунгами и кричать: «Люди, каков город, таковы и горожане! Люди, вернитесь к высшим, вечным ценностям! Человек не может жить без Красоты. Люди, вернитесь к чувству прекрасного, и наша жизнь будет прекрасной». Это утопия? Если бы не было утопий, то жизнь давно бы прекратила свое существование.
Наверное, если бы удавалось с самого детства приобщить человека к прекрасному, то сегодня в России были бы идеальные граждане и идеальные города… Мечтали ли вы когда-нибудь об идеальном городе, каким он, по-вашему, должен быть?
|
Мечтали ли вы когда-нибудь об идеальном городе, каким он, по-вашему, должен быть? |
Мы все мечтаем об идеальном. А уж мне-то, архитектору-градостроителю, мечтать об идеальном городе сам Бог велел. И судьба до какого-то времени была ко мне благосклонна. Я давала студентам в качестве темы дипломных работ проектирование нового Петербурга. Каким он должен быть, этот новый Петербург? Я не буду рассказывать, каким они его видели. Конечно, в нем все были счастливы. Были в нем здания, изменяющиеся во времени, соответственно потребностям семьи, с разделенными каркасами, разделенной структурой, разделенной плотью. Чтобы они поднимались на высоту от земли. Земле отдавали земное, небесное — небесному. А сами бы занимали средний уровень. Мы и с моими детьми проектировали идеальные города. Получали премии за это. И всё… Потому что идеальное — это не реальное.
А как же быть? Как людям приближаться к идеальному?
Идеального города не построить: помешают реалии. И не надо, может быть, с этого начинать, а начать с самого себя. Когда ты начнешь с самого себя, то почувствуешь такие перспективы! Ты должен жить в ладу с самим собой. Чтобы не было такого ужаса, что ты сейчас кого-то обманул. Ты будешь знать, что делать, как делать, — будешь жить.
Все меняется. И однажды среди реальных людей, которые станут идеальными или к идеальному устремятся, родятся идеальные прекрасные города. Все зависит только от нас самих, от каждого. В Петербурге все кричат об одном и том же: «Нам Петра Первого нужно, чтобы он пришел, палкой всех инакомыслящих…» А нужно начинать с самих себя. Хватит верить в царя-батюшку. Хватит. Столько лет уповали. Надо стремиться к совершенству в самом себе. И будет счастье.