Владислав Петрович Крапивин родился в Тюмени 14 октября 1938 года. В 1956 году поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета. Во время обучения был зачислен в штат газеты «Вечерний Свердловск». Несколько лет работал литературным сотрудником и заведующим отделом журнала «Уральский следопыт». В 1965 году ушел на творческую работу.
В 1961 году создал в Свердловске детский отряд «Каравелла» (в ряде изданий утверждается, что отряд был организован по просьбе журнала «Пионер», но на самом деле журнал взял шефство над отрядом лишь в 1965 г.), которым руководил более 30 лет. Профиль отряда — журналистика, морское дело, фехтование. Отряд существует до настоящего времени.
На сегодняшний день у Крапивина более 150 изданий на различных языках. Многие из них были включены в «Золотую библиотеку избранных произведений для детей и юношества», «Библиотеку приключений и научной фантастики», «Библиотеку мировой литературы для детей», в японскую 26-томную серию «Избранные сочинения для подростков» (причем Крапивину было предоставлено два тома). Его книги неоднократно переиздавались в Польше, Чехословакии, Болгарии, Германии, Японии, Венгрии, переводились на английский, испанский, персидский и другие языки.
Некоторые произведения были экранизированы и часто показывались по центральному телевидению. Нескольких премий был удостоен фильм по сценарию Крапивина «Колыбельная для брата».
Владислав Крапивин — лауреат многих литературных премий и государственных наград, почетный гражданин городов Екатеринбурга и Тюмени. Живет и работает в Екатеринбурге.
У римского императора-философа Марка Аврелия есть замечательная фраза: «Не все же рассуждать о том, каким должен быть хороший человек, пора и стать им». Во время встречи с детским писателем Владиславом Крапивиным эти слова не раз нам вспоминались. Дело в том, что они удивительным образом подходили к тому, о чем рассказывал Владислав Петрович. Впрочем, начнем по порядку.
Нас позвала в Екатеринбург любовь к его книгам, которыми зачитывается детвора от 8 до 14, а то и старше. Его книги похожи на гайдаровские своей честностью и на гриновские морской романтикой, красотой парусов и неуловимой возвышенностью, но вместе с тем не похожи ни на те, ни на другие, потому что при всем этом они очень близки к жизни. Они рассказывают о том, что мальчишки и девчонки переживают каждый день дома и в школе, дают ответы и помогают выходить из неожиданных ситуаций, они зовут к свету, добру и справедливости, формируют некий ребячий кодекс чести. И такой чистотой и искренностью веет от них, что невольно радуешься за детвору, которая захочет прожить настоящую жизнь, подобно герою крапивинских книг.
За образами этих героев перед нами вставал человек-писатель, который знает ответ на любой вопрос, который настолько мудр, что можно открыть блокнот и записывать подряд цитаты... Но все оказалось несколько иначе. Владислав Петрович поразил нас своей простотой и естественностью. Он не старался выглядеть умнее или лучше, чем он есть. «Что за привычка у журналистов, — в сердцах рассказывал он, — звонить в любое время дня и ночи и задавать вопросы типа Ччто вы думаете о буддизме?“. Да ничего я о нем не думаю! И почему считается, что я об этом должен думать?»
Мы сидели в просторном кабинете Владислава Петровича, слушая неторопливый рассказ о детстве, а взгляд скользил по стенам, останавливаясь то на штурвале с названием корабля, то на корабельной рынде, то на удивительном коллаже из множества фотографий детских лиц, любимых севастопольских улочек, иллюстраций к книгам. Долго удерживала взгляд и картина с парусником, идущим в полной темноте к огромным, почти до неба, скалам, сквозь которые пробивается луч света...
«Я был дитя комнатное, смирное. В классе и во дворе ребята потешались надо мной. Прибавьте к этому карточную систему, детский ревматизм — в общем, не самое светлое время. А с другой стороны, было и хорошее. Были друзья, была река с песчаными пляжами. Коллекционировал самодельных бумажных солдатиков... Были книжки. Читать научился рано, книги были хорошие. Жюль Верн... Проникся я тогда романтикой парусов. Не мечтал ни о чем, кроме как быть капитаном дальнего плавания. Делал кораблики из сосновой коры, причем лидерствовал в этом среди пацанов (это, наверное, единственное, в чем я лидерствовал).
Была еще одна мечта, но она мне казалась настолько недостижимой, что я не особенно к ней стремился. Я хотел сам научиться писать книги. Вдохновляла мысль, что раз книги читать интересно, то писать их еще интересней. Я взялся писать пиратский роман «Остров с привидениями». Это был первый мой литературный труд.
В моряки я не попал по причине слабого здоровья. Мама уговаривала идти в пединститут, но так получилось, что в пединститут я не поступил. Сама судьба направила меня к самым несбыточным мечтам. Где учатся на писателей, я не знал. Мне рассказали, что существует Литературный институт. Пятерка за сочинение была одним из немногих зачетов... Так я попал на факультет журналистики. Курс был очень хороший, добрая творческая среда.
Начал писать с первого курса, много бросал, сжигал, не получалось, но все-таки начал печатать. Писать можно о том, что знаешь, и я начал писать, вспоминая товарищей детства. Я мог выстраивать события так, как мне хотелось, отображая прекрасное».
Вот так, просто... Но и тогда еще ничто не говорило о том, что детский писатель Крапивин (а мало ли у нас детских писателей?) создаст детский отряд и будет учить мальчишек и девчонок тому же, чему учат его книги. Не знал об этом и сам Владислав Петрович. Все получилось «само собой».
«Я вообще не думал о рождении отряда. Бегали ребятишки, прилипали постепенно. Сидишь, бывало, в комнате, материал в газету писать надо, а они в окно стучатся — квартира на первом этаже была: ЧСлава! Слава!“ Не прогонять же их...»
Кстати, Славой дети зовут его до сих пор. Но речь о другом. Вас не удивляет такая реакция занятого человека? Обычно бывает по-другому: «Не мешайте! У меня важные дела!» — наверняка у каждого из нас есть «в копилке» что-то подобное. А он — то ли интуитивно почувствовал тогда, что в этой «возне» с детьми и заключается его предназначение, то ли действительно понял (сердцем, конечно, не головой), что хватит просто рассуждать о хорошем человеке... Сам Владислав Петрович не считал это ни предназначением, ни судьбой.
«Мне было с ними интересно. Я не думал, что это надолго. Я хотел, чтобы им интересно жилось, чтобы у них было интересное детство».
Но приручив детвору, Крапивин почувствовал ответственность за них. Ребята шли к нему с разными проблемами: у кого дома не ладилось, кого в школе обижали, и не только одноклассники, а учителя. И постепенно он вступает в борьбу за детей. «Вечно воевал с учителями, вплоть до мордобоя... Да, бывало, и руки распускали».
Отряд родился тоже из ощущения ответственности. «Нужно было думать о будущем, занимать чем-то ребят».
А чем занять, если не тем, чем живешь сам, что тебе самому знакомо и дорого? Другое, пожалуй, получится искусственным и надолго возле тебя никого не удержит. Крапивин начинает заниматься с ними журналистикой — тем, что знает и умеет, — а еще тем, о чем мечтал с детства.
«Увлеклись парусами. Съездили, увидели настоящие парусники — надо строить яхты, а значит, заниматься, изучать. Начал сам учиться, чтобы ребят учить. Вечером сидишь, учишь морские узлы, а днем с профессорским видом преподаешь...»
Крапивин «с нуля» изучает корабельное дело, делает собственные чертежи. На деньги, полученные от гонораров, начинает строить с ребятами яхты и содержать отряд.
«Сами строили яхты, сами на них ходили. Ходили и в штиль, и в штормовую погоду, и я должен был быть уверен, что ничего не случится. Или, по крайней мере, сводить риск до минимума. Вообще, надо сказать, что одно из доминирующих чувств, которые меня сопровождали в те годы, — это страх. Я все время боялся за ребят. Их же до 80 человек! Могло что-то случиться и в школе, и под парусами. Это было ощущение готовности номер один. В этом было что-то даже стимулирующее, мобилизующее. Расслабиться не удавалось нигде».
Такая вот цена энтузиазма. Другой бы десять раз подумал, нужна ли такая головная боль, а для него это было тоже «само собой».
Конечно, трудно себе представить, чтобы в советские времена такая затея прошла гладко. Крапивину «повезло»: позже «Каравелла» получит статус пионерской дружины, пресс-центра и парусной флотилии журнала «Пионер». А поначалу...
«Мои занятия и беседы с ребятами очень не нравились местным властям: без санкций, без поддержки комсомола... Называли мои занятия противопоставлением советской педсистеме. Дети вместо продленки ходили в ЧКаравеллу“».
Крапивин придумал для отряда форму, в которой дети приезжали в отряд, и сохранил красный галстук, придав ему другое, живое звучание. Он объяснял, что красный треугольный галстук — это кливер с корабля Грея из гриновских «Алых парусов».
Еще одна страсть Крапивина — фотография. Он снимал все события, происходившие в отряде. В помещении «Каравеллы» мы полночи листали отрядную летопись, хранящуюся в огромных толстых фотоальбомах: там были и яхты, и паруса, и линейки, и вручение наград победителям гонок, и соревнования на рапирах (фехтование — это еще одна сторона деятельности отряда). Смеющиеся детские лица, смешные подписи, и среди прочего серьезный документ — фотокопия устава «Каравеллы». Пунктов много, но один особенно врезался в память: «Если мне когда-нибудь станет страшно, я не отступлю. Смелость — это когда человек боится и все-таки не сворачивает с дороги».
Когда мы задали «классический» вопрос, чему Крапивин хотел научить детей, Владислав Петрович задумался и ответил не сразу.
«...Я хотел, чтобы им интересно жилось, чтобы у них было интересное детство. Чтобы они не валяли дурака, чтобы учились товариществу... Я боролся с извечной ребячьей агрессивностью, когда надо самоутверждаться за счет других. Учил, чтобы они чувствовали себя комфортно, когда они вместе, когда есть локоть товарища, когда ты знаешь, что за тебя заступятся... Единственное, чему я их научил, — чтобы они никогда не обижали слабых, никогда никого не дразнили. Самый зачуханный в школе и на улице пацаненок, когда приходил к нам, начинал чувствовать себя человеком. И, слава богу, без всякой науки это уже было каким-то воспитанием».
Что ж, можно сказать одно: «бумажные» правила дети выполнять не будут, им нужен живой пример. Научить детей можно только тому, чем живешь сам.
...Кроме фотографии была еще любительская видеосъемка. Человеку, пишущему книги, несложно написать сценарий. А мальчишкам и девчонкам страсть как хочется сниматься в кино. На телеэкране перед нами мелькали черно-белые кадры немого игрового детского кино, с титрами, напечатанными на печатной машинке. И слезы выступали на глазах от энтузиазма, задора и радости, с которыми дети участвовали в съемках. Сразу вспомнились видеокамеры, которые пылятся в наших квартирах... Быть может, они ждут момента, когда кто-то из взрослых соберет слоняющуюся без дела детвору и скажет: «А давайте вместе снимем кино!»
В Екатеринбурге мы познакомились и со многими бывшими «каравелловцами». Некоторые из них становятся инструкторами отряда. Никому не хочется покидать отряд, и еще долго, став взрослыми, они возвращаются в «Каравеллу» как к себе домой. Они все разные... просто хорошие люди.
«Олигархом никто не сделался. Если бизнесмен, то среднего порядка. Есть немало супружеских пар, породнившихся в отряде. Есть журналисты, есть несколько писателей и несколько моряков. Живут люди... Они говорят, что воспоминания детства им помогают».
Прощаясь, мы не могли не попросить пожелать чего-то людям, которые называют себя педагогами или хотят быть ими, и тем, кто просто любит детей.
«Чего пожелать? Во-первых, ответственности. Никогда в жизни свои невзгоды, неудачи не выливать на детей. Во-вторых, никогда не рассчитывайте на благодарность и на отдачу. Я был свидетелем многих драм, когда люди-энтузиасты — которые работали самозабвенно, отдавали всю душу, ночи не спали, проводили все время в походах, в борьбе, — вдруг однажды замечали, что вчерашние дети отнюдь не бегают к ним каждый день, не клянутся в любви, может быть, даже забывают. Это дело, в общем-то, даже естественное: такова жизнь. Но многие люди, в том числе педагоги, считают, что, раз они вложили столько сил, то вправе рассчитывать на благодарность, на отдачу. Благодарность-то — она не убудет, только со временем, не сразу. Ребята возвращаются — не сразу, не всегда. А терзаться из-за того, что нет поклонения — зачем?»
...Честно говоря, мы подозреваем, что Владислав Петрович будет не очень доволен нашим материалом. Он считает, что ничего особенного в жизни не совершал — просто жил и просто работал. Наверное, это так и есть. И дай бог каждому вот так просто жить и просто работать. r