С началом перестройки словно лопнула пружина, державшая в своих стальных объятиях общество. Люди, потерявшие прежние ориентиры, стараются обрести себя, судорожно хватаясь кто за воспоминания о прежнем социалистическом порядке, кто - за идею возрождения самодержавной России, а кто - за непритязательные ценности западной массовой культуры. Но историю обмануть невозможно: нам приходится строить новое государство, вновь проходя, хотя и в ускоренном темпе, все фазы становления капиталистического общества. Невозможно перепрыгнуть и нынешний этап первоначального накопления и концентрации капитала с его эгоцентрической установкой, с резким расслоением общества, с жесткой борьбой за физическое выживание и мучительным поиском людьми своего места. Мораль этого периода - ”ценно лишь то, за что можно получить деньги” - истребляет в сознании нравственные ценности, идеалы общественного блага, которых и было-то немного. И если мы не хотим прийти к дегуманизированному обществу (в то время как весь Запад стремится к построению общества гуманистического), стоит вспомнить о необходимости реагировать на нужды социально незащищенных слоев населения, не считая эту заботу только уделом правительства, о развитии национального самосознания людей, которое может воспитать ответственность перед страной и народом, возродить традиции благотворительности и меценатства, которыми издавна славилась Россия.
 |
| Савва Мамонтов. Портрет работы Репина |
По-видимому, меценатство и благотворительность в том виде и в том масштабе, в каких они существовали в дореволюционной России, были явлением уникальным. Ф.И. Шаляпин в своей книге так описывал путь московских купеческих семей: “Российский мужичок, вырвавшись из деревни смолоду, начинает сколачивать свое благополучие будущего купца или промышленника в Москве. Он торгует сбитнем на Хитровом рынке, продает пирожки на лотках, льет конопляное масло на гречишники, весело выкрикивает свой товаришко и косым глазком хитро наблюдает за стежками жизни, как и что зашито и что к чему пришито. Неказиста жизнь для него. Он сам зачастую ночует с бродягами на том же Хитровом рынке или на Пресне, он ест требуху в дешевом трактире, вприкусочку пьет чаек с черным хлебом. Мерзнет, голодает, но всегда весел, не ропщет и надеется на будущее. Его не смущает, каким товаром ему приходится торговать, торгуя разным. Сегодня иконами, завтра чулками, послезавтра янтарем, а то и книжечками. Таким образом он делается “экономистом”. А там, глядь, у него уже и лавочка или заводик. А потом, поди, он уже 1-й гильдии купец. Подождите – его старший сынок первый покупает Гогенов, первый покупает Пикассо, первый везет в Москву Матисса. А мы, просвещенные, смотрим со скверно разинутыми ртами на всех непонятных еще нам Матиссов, Мане и Ренуаров и гнусаво-критически говорим: “Самодур”.
А самодуры тем временем потихонечку накопили чудесные сокровища искусства, создали галереи, музеи, первоклассные театры, настроили больниц и приютов на всю Москву”.
В то время благотворительность и меценатство были делом престижа. Зачастую, видя, что Морозовы или Алексеевы дают кругленькую сумму на то или иное дело, купец помельче тоже поспешал не ударить в грязь лицом, внести свою лепту. Были и те, кто благотворительствовал или собирал произведения искусства из желания “уесть” конкурентов щедростью пожертвований или уникальностью коллекции, и те, кто этим “зарабатывал” чины и титулы. Но не ханжеством ли будет сейчас упрекать их в этом? Ведь их общими усилиями двигалось дело ликвидации безграмотности, профессионального обучения рабочих, поддержки сирых и обездоленных, создавались и передавались государству богатейшие коллекции, которые и сейчас являются гордостью московских и петербургских музеев; благодаря их поддержке формировалось новое русское искусство. Да и как по прошествии стольких лет отделить честолюбивые устремления от истинной тяги к красоте, милосердию, от радения за свою державу и свой народ? Так причудливо порой личные пристрастия переплетаются в человеке с грандиозными замыслами, мелочность и скупость соседствуют с широтой и размахом, жесткость уживается с состраданием.
Идея заботы каждого об общественном благе родилась в купеческой среде не на пустом месте. В морали дворянской аристократии благотворительность не только была почетна, но и считалась делом чести. К этому же постоянно подталкивала прогрессивная печать, активно влиявшая на общественное мнение. Естественно, зарождающийся класс промышленников, страдающий от презрительного отношения дворянства, стремился утвердить себя в глазах общества и подчеркнуть свою ответственность перед отечеством.
Что же сейчас? Нельзя категорически утверждать, что в наши дни благотворительности нет. Просто она весьма своеобразна. Во-первых, она в основном носит корпоративный характер: в отличие от частной благотворительности, жертвуются не личные деньги, а деньги фирмы. У лица, которое принимает решение о пожертвовании, естественным образом присутствует мысль, что это должно иметь для фирмы какую-то отдачу. “Если я трачу средства компании, то буду выбирать, во что их вкладывать, исходя из ее интересов.” С точки зрения фирмы бескорыстная благотворительность просто бессмысленна. Любое вложение должно иметь коммерческий эффект, работать на рекламу или имидж компании. Иная логика у частной благотворительности: “Если я трачу свои собственные деньги, я буду выбирать то, что меня трогает больше всего”.
Во-вторых, при корпоративной благотворительности важен не столько результат, сколько сам факт пожертвования. Если больница, в которую вкладывались средства, захирела из-за прекращения финансирования или дармовые деньги развратили персонал и начали перетекать в чей-то карман, это уже не имеет значения, если достигнут эффект, удовлетворяющий фирму. А бесконтрольная благотворительность приводит лишь к тому, что большая часть денег “прилипает” к рукам, через которые проходит, и увеличивает количество профессиональных нищих, ничего не меняя в судьбе действительно нуждающихся.
Стоит вспомнить буддистскую заповедь: “Никогда не клади пищу в рот голодного руками другого”, - которая подразумевает личные усилия ради других, личную заинтересованность в судьбе тех, кто страдает. В истории частной благотворительности мы видим много таких примеров. Зачастую купцы входили в попечительский совет тех учреждений, которые они финансировали, и лично контролировали расходование средств, следили за условиями, реагировали на потребности.
Аналогичную картину можно увидеть и на ниве меценатства. Сейчас у банков стало хорошим тоном вкладывать деньги в коллекции произведений искусства, в выступления театральных или музыкальных коллективов. Финансирование выступлений дает прямую рекламу, а коллекционирование может оказаться весьма прибыльным, если правильно подбирать произведения для коллекции. Однако коллекционирование – это еще не меценатство. Какой смысл фирме ставить на “темную лошадку”, даже если потом окажется, что она обладает прекрасными данными? В этом повторяется подход, описанный К.С. Станиславским в его воспоминаниях о гастролях Московского художественного театра в США в 1923 году. Он вспоминал, что американцы, которым он рассказал о русском меценате Савве Морозове, чье широкое бескорыстие и огромная тяга к искусству дали возможность театру родиться и блистать на сценах многих стран мира, не могли понять этого человека. Они были убеждены, что меценатство должно приносить доходы.
Подход частных коллекционеров-меценатов можно охарактеризовать словами С.И. Щукина: “Я собирал не только и не столько для себя, а для своей страны и своего народа. Что бы на нашей земле ни было, моя коллекция должна оставаться там”. Вспоминается и кредо С.И. Мамонтова – выдающегося предпринимателя и не менее выдающегося покровителя и “двигателя” искусства: “Надо приучать глаз народа к красивому на вокзале, в храмах, на улицах”. Какая фирма может себе позволить такое? Это означало бы изменить своему предназначению.
Настоящими меценатами движет страсть, но не страсть обладания, а страсть сотворчества. Вдохновляя, поддерживая, поощряя, а главное, веря в результат, они становятся такими же участниками рождения искусства, как и те, кто творят своими руками. Именно такую страсть вкладывал Савва Тимофеевич Морозов, когда оборудовал помещение для горячо любимого им Московского художественного театра. Он не только финансировал все строительные и отделочные работы, но сам следил за их ходом, для чего вместо отпуска перебрался на стройку и жил там в маленькой комнатке рядом с конторой, среди шума и пыли. Частенько не брезговал и взяться за кисть или молоток. “Савва Тимофеевич горит с постройкой театра, -- писал в августе 1900 года Станиславский О.Л. Книппер, -- а Вы знаете его в такие минуты. Он не дает передохнуть. Я так умилен его энергией и старанием. Не поспеваю отвечать на все запросы Морозова. Бог даст, театр будет на славу. Прост, строг и серьезен”.
Такой же неподдельной страстью горел Савва Иванович Мамонтов, творя свои домашние театральные постановки, выплеснувшиеся затем на сцену созданной им Русской частной оперы, на подмостках которой блистал открытый им же Шаляпин. В водоворот “вдохновляющего деспотизма Саввы Ивановича” вовлекались художники, музыканты, ученые, предприниматели – все они составляли среду, в которой он обитал. В.М. Васнецов так вспоминал о Мамонтове: “Самая характерная черта его – это способность возбуждать и создавать кругом себя творческий энтузиазм. Работая с ним, немудрено взвиться повыше облака ходячего. Это – не талантливая только натура, но истинный художественный талант”.
Мне могут возразить: “Легко было купцам жертвовать на благотворительность да на искусство с их-то капиталами”. Действительно, для благотворительности время сейчас не самое лучшее. И частных капиталов таких нет, а если есть, то у людей, от которых не только благотворительности или тяги к искусству, но и элементарного сочувствия ожидать не приходится. Традиция частных пожертвований прервана – в советское время вместе с заводами и фабриками властью было экспроприировано и право частного призрения бедных и поддержки искусства и культуры. Любая “инициатива снизу” не только не поощрялась, а примерно наказывалась как подрывающая веру в гуманность и заботливость советского государства.
Если мы вспомним недавние события конца 80-х, когда общественное сознание освободилось от гипнотизма коммунистической идеологии, то поймем, что это был период внутренней активности людей, веры в свои силы, открытости к чужому страданию, искреннего желания исправить ошибки, которые были сделаны за годы советской власти. Стоит вспомнить хотя бы огромный резонанс, который имели инициативы фонда «Мемориал».
Это был недолгий период, когда казалось, что перемены захватили всех, разделив людей на защитников и противников демократии, отодвигая личное на задний план. Это было время внутренней причастности и ответственности людей за все происходящее. А потом постепенно жизнь успокаивалась, на первый план возвращались насущные заботы, люди забирались в тесные скорлупки своего мирка, реагируя на все происходящее разве что огульной критикой у экрана телевизора. И с возвращением к привычной жизни отступила боль за проблемы других, лишь изредка вонзаясь тупой иглой в сердце при виде нищих и попрошаек.
Разоблачения многих фондов и обществ подорвали веру в справедливую благотворительность; человеку начинает казаться, что он уже ничего не может сделать, что своими маленькими деньгами он не решит огромных проблем, стоящих перед обществом, а кормить бездельников и тунеядцев не имеет желания. Но при этом забывается, что во все времена единственной гарантией могло быть только собственное участие в проблемах нуждающихся, сопричастность бедам и страданиям людей, что благотворительность определяется не только суммами взносов. Порой лучше научить человека удить рыбу, чем накормить его. Благотворительность может начаться со слов поддержки, с помощи советом, с веры в человека, которые помогут нуждающемуся в тысячу раз больше, чем все деньги земли, потому что дадут ему веру в себя, поддержат его стойкость, направят усилия в нужном направлении.
Благотворительность – это внутреннее состояние добра и милосердия, а не передача денег. Это то, что русские люди имеют в своей душе, но порой стесняются проявлять, а порой просто, не веря в свои силы, топят в болоте корыстных стремлений. Но то, что дано от Бога, не может бесследно исчезнуть, оно должно вновь раскрыться в душе - и тогда вернутся истинные русские традиции благотворительности и меценатства, рожденные глубоким милосердием души.
Статья 1998 г.