И он говорит своими пьесами, сценариями, стихами, фельетонами.
Дракон, Обыкновенное чудо, Тень, Дон Кихот, Золушка...
Для меня Е. Шварц, cловно камертон, который настраивает на изначально добрую природу людей. Его произведения настраивают на добро, любовь и верность, щедрость, сострадание и дружбу. И конечно, на юмор.
Заинтересовалась им не так давно, услышав фразу из «Обыкновенного чуда».
«Человек из мёртвого камня сделает статую и гордится потом, если работа удалась. А поди-ка из живого сделай более живое. Вот это работа!»
Он ещё в 7 лет заявил маме, что будет романистом, наверное, до конца не осознавая значения этого слова, но писателем себя никогда не называл. Cчитал, что это очень высокое звание и поэтому говорил про себя: член Союза писателей. Целые поколения выросли на его сказках, он оставил нам 25 пьес, 11 сценариев и личный дневник.
На второй день войны он пошёл в Союз писателей и, спрятав руки за спину, сказал: «Записывайте, Евгений Львович Шварц!» Все знали, что у него сильный тремор рук, и он не сможет держать винтовку. «Ничего, в армии не только стреляют. Я не могу иначе! Вы не имеете право мне отказать!» На медкомиссии его срезали.
Он был внесён в список на эвакуацию из Ленинграда, однако наотрез отказался покинуть любимый город, который он называл «самый солнечный». Начал выступать на радио, в госпиталях.
Во время бомбежек с женой, Екатериной Ивановной, поднимались на крышу тушить невзорвавшиеся бомбы («зажигалки»).
Голод едва переносил, не мог ходить, почернел, но не перестал улыбаться. «Вы подумайте, как просто похудеть, а в мирное время чего только не предпринимал». А когда ему говорили: «немцы близко», он отвечал: «Да какой там близко! Им ещё Фонтанку форсировать!»
Он раздавал деньги, если они были, а если не было, одевался и шёл занимать для просящих. Поселил у себя семью Заболоцкого, когда тот был репрессирован. Когда начали травить Ахматову и Зощенко, первым отправился к ним, чтобы поддержать. На заседании, где его обвиняли вместе с Олейниковым в намеренно слабо написанном сценарии, этот интеллигент-тихоня раскричался в защиту Олейникова.
«Пишу все, кроме доносов», – говорил Шварц.
10 лет cоздавал он исповедальную пьесу, признание в любви своей жене, «Обыкновенное чудо». К этой пьесе прикасался с осторожностью, только в те дни, когда чувствовал себя Человеком.
Запомнились слова трактирщика.
«В молодости я ненавидел людей, но это так скучно! Ведь тогда ничего не хочется делать и тебя одолевают бесплодные, печальные мысли. И вот я стал служить людям и понемногу привязался к ним. Да, я служу людям и горжусь этим! Я считаю, что трактирщик выше, чем Александр Македонский. Тот людей убивал, а я их кормлю, весёлю, прячу от непогоды. Конечно, я беру за это деньги, но и Македонский работал не бесплатно».
Шварц научился смотреть на человека как бы через увеличительное стекло, очень внимательно, и это помогло ему увидеть в людях самое лучшее. И конечно, служением он считал свою работу.
А чудо и вправду обыкновенное, но для этого чуда придётся потрудиться. Только преодолевая страх, сомнения, жертвуя собой, человек может вернуть «потерянный рай», стать ещё более живым.
«Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава смельчакам, которые живут, как будто они бессмертны. Любите! Любите друг друга! Не остывайте, не отступайте, и вы будете так счастливы, что это будет просто чудо, чудо!»