В начале 1900-х годов в Люксембургском дворце в Париже появилась скульптура под названием «Бессмертие». Крылатый гений устремил свой взгляд на табличку, которую держит в руке. На табличке высечены имена тех, кто обессмертил себя, несмотря на слишком рано оборвавшуюся жизнь. Среди множества имен на ней написано: «Мария Башкирцева».
Через год после ее смерти, в 1885 году, известный писатель и драматург Франсуа Коппе опубликовал очерк «О Марии Башкирцевой»: «Я видел ее только раз, видел только в течение одного часа — и никогда не забуду ее, — признавался писатель. — Двадцатитрехлетняя, она казалась несравненно моложе. Почти маленького роста, пропорционально сложенная, с прекрасными чертами кругловатого лица, со светло-белокурыми волосами, с темными, будто сжигаемыми мыслью глазами, горевшими желанием все видеть и все знать, с прекрасным, с твердо очертанным мечтательным ртом, с дрожащими, как у дикого скакуна, ноздрями — Башкирцева с первого взгляда производила так редко испытываемое впечатление: сочетания твердой воли с мягкостью и энергии — с обаятельной наружностью. Все в этом ребенке обнаруживало выдающийся ум. Под женским обаянием чувствовалась железная мощь, чисто мужская».
Коппе передавал свои впечатления от посещения мастерской молодой художницы, где в темном углу он «неясно видел многочисленные тома книг, беспорядочно расположенные на полках, разбросанные на рабочем столе. Я подошел и стал рассматривать заглавия. Это были лучшие произведения человеческого гения. Они все были собраны тут на их родном языке — французские, итальянские, английские, а также латинские и даже греческие, и это вовсе не были Чбиблиотечные книги“, книги для мебели, но настоящие употребляемые книги, читанные и перечитанные. На конторке лежал Платон, раскрытый на одной из самых чудных страниц».
Русская поэтесса Ольга Чюмина в 1889 году посвятила памяти Башкирцевой сонет, в котором описала полотна, виденные в мастерской художницы в Париже:
От мелких драм из жизни бедняков,
Записанных и схваченных с натуры,
Где все живет: и лица и фигуры —
И говорит красноречивей слов,
До чудных сцен евангельских преданий
Иль эпопеи Рима роковой
И Греции: весь цикл ее созданий —
Все истиной проникнуто одной.
«Святые жены», «Цезарь», «Навзикая»ѕ
Повсюду мысль, везде душа живая.
О ней написано несколько романов. Свой первый сборник стихов «Вечерний альбом» Марина Цветаева посвятила «блестящей памяти Марии Башкирцевой».
Башкирцева оставила более 150 картин, около 200 рисунков. Большую часть их после двух выставок, устроенных в Париже Французским обществом женщин-художниц, приобрели музеи Франции и Америки: так, одна из ее лучших картин, «Митинг», находится в Люксембургском музее Парижа; в музее Массена в Ницце есть отдельный зал ее работ. Несколько картин хранится в Русском музее, Третьяковской галерее, днепропетровском, саратовском, харьковском музеях.
Мария Константиновна Башкирцева родилась 11 ноября 1860 года в селе Гайворонцы близ Полтавы в богатой родовитой дворянской семье. Спустя два года после свадьбы ее мать разошлась с мужем и переехала с двумя детьми в имение своих родителей. В 1870 году Башкирцевы: мать, тетка, дедушка, брат, кузина — в сопровождении домашнего врача отправились за границу и обосновались в Ницце. В 1877 году вся семья переселилась в Париж. В этом же году Мария — именно она настояла на переезде — поступает в известную художественную студию Ф. Жюллиана. Через 11 месяцев работы в мастерской жюри академии, состоявшее из знаменитых художников: Робера-Флери, Бугеро, Буланже, Лефебра, — присуждает ей золотую медаль. В конце 1884 года Мария умирает от чахотки. Ей было 24 года.
Она работала беспрерывно, без отдыха, развивая свои необыкновенные способности, всесторонние дарования. Превосходно играла на рояле, цитре, арфе, гитаре. Обладая выдающимся, редким голосом и ярко выраженным драматическим талантом, занималась пением. Владея в совершенстве французским языком, она изучила также английский, немецкий, итальянский, древнегреческий и латынь.
В Ницце 12-летняя Мария начала писать дневник. Впервые изданный на французском языке в 1887 году, а затем переведенный почти на все европейские языки, в том числе и русский, «Дневник» сделал ее имя знаменитым. С 1990-х годов он неоднократно издавался в России.
«Это очень интересный человеческий документ», — записывает девочка, приступая к беседе с самой собой. Но в то же время она начинает думать о будущем читателе. Это ведь к нему обращены такие ее слова: «Если бы эта книга не представляла точной, абсолютной, строгой правды, она не имела бы никакого смысла. А жизнь человека, вся жизнь как она есть, без всякой замаскировки и прикрас, — всегда великая и интересная вещь».
Первое чувство, которое возникает при чтении «Дневника», — удивление необычной зрелостью мысли автора. Постоянно, на каждом шагу Башкирцева испытывает, проверяет свой талант во всем. Лучше всего иллюстрирует ее блестящие способности переписка с Мопассаном 1884 года. «Я проснулась в одно утро, — записывает Мария в «Дневнике», — с желанием побудить настоящего знатока оценить по достоинству все то красивое и умное, что я могу сказать. Я искала и остановила свой выбор на нем».
Мопассану было адресовано шесть писем, подписанных различными вымышленными именами. И каждое написано в столь отличном от других стиле, что даже такой мастер, как Мопассан, поддался этой литературной мистификации. Так, в одном из ответных посланий он высказывает предположение, что ему пишет не юная женщина, а старый университетский преподаватель, в другой раз подозревает, что его корреспондент — дама легкого поведения. Но он так и не узнал, с кем переписывался на самом деле.
Литературные достоинства «Дневника» неоспоримы. И все-таки каждая его строчка свидетельствует, что автор — прежде всего художник. Тонкие, проникновенные зарисовки природы, ее состояний, великолепные, словно вылепленные скульптором портреты людей. Даже к своему внешнему облику она относится как к художественному произведению: «Мой наряд и прическа сильно изменили меня. Я походила на картину». Во всем, что пишет Башкирцева, сказываются неутоленность ищущей души, живое, пылкое воображение: «Что нам в конце концов нужно? Раз нет возможности все переживать в действительности, остается живо и глубоко чувствовать, живя в мечтах».
Поступив в студию Жюллиана, Мария без остатка отдала себя единственной своей страсти — страсти к живописи. «Я хочу от всего отказаться ради живописи, — записывает она в «Дневнике». — Надо твердо помнить это, и в этом будет вся жизнь».
Постепенно в ней рождается чувство кровной связи с мировой культурой: «А я в своей дерзости считаю себя в родстве со всеми героями, со всеми шедеврами мира! Можно было бы написать интересную диссертацию на тему о той таинственной связи, которая соединяет героев в образцовых произведениях со всеми мыслящими людьми!» В искусстве ей «нравится все то, что всего правдивее, что ближе к природе. Да и не стоит ли в этом подражании природе сама цель живописи?» Ее любимыми художниками становятся старые испанские мастера: «Ничего нельзя сравнить с Веласкесом. А Рибера? Можно ли видеть более правдивое, более божественное и истинно правдивое! Нужно соединение духа и тела. Нужно, подобно Веласкесу, творить как поэт и думать как умный человек».
Унее было чуткое сердце, отзывавшееся на красоту и на страдание. Башкирцева активно занималась филантропической деятельностью, много помогала беднякам. Сочувствие бедным людям находило свое выражение не только в материальной помощи, но и в выборе главных героев картин. Это дети окраин Парижа, школьники, бедняки с улицы — их судьбу Мария необычайно правдиво и убедительно смогла передать средствами живописи.
Особенно ярко это проявилось в одной из лучших ее работ. Многие маститые мастера никак не хотели поверить, что «Митинг» написала молодая, почти начинающая художница. Глядя на эту картину, вспоминаешь слова Марии: «Я рождена скульптором, я люблю форму до обожания. Никогда краски не могут обладать таким могуществом, как форма, хотя я и от красок без ума. Но форма! Прекрасное движение, прекрасная поза! Вы поворачиваете — силуэт меняется, сохраняя все свое значение!»
Мария Башкирцева видела себя еще только накануне настоящего труда. «Если бы даже Флери и другие сказали Чотлично“, — читаем мы запись на одной из страниц «Дневника», сделанную в 1863 году, — то и тогда я не чувствовала бы себя счастливой, так как это не максимум того, что в моих силах. Я сама не очень довольна — я хотела бы лучшего, большего».
Незадолго до ее кончины, 25 июля 1884 года, в «Дневнике» появилась такая запись: «Но если я ничто, если суждено быть ничем, почему эти мечты о славе с тех пор, как я сознаю себя? И что означают эти вдохновенные порывы к великому? Почему — с тех пор, как я была способна связать две мысли, с четырех лет, — живет во мне эта потребность в чем-то великом, славномѕ смутном, но огромном? Чем только я не перебывала в моем детском воображении! Сначала я была танцовщицей — знаменитой танцовщицей Петипа, обожаемой Петербургом. Каждый вечер я надевала открытое платье, убирала цветами голову и с серьезным видом танцевала в зале, при стечении всей нашей семьи. Потом я была первой певицей в мире. Потом я электризовала массы силой моего словаѕ Император женился на мне, чтобы удержаться на троне, я жила в непосредственном общении с моим народом, я произносила перед ним речи, разъясняла ему свою политику, и народ был тронут мною до слезѕ Словом, во всех направлениях, во всех чувствах и человеческих удовлетворениях — я искала чего-то неправдоподобно великогоѕ
До сих пор после дней ужасной тоски всегда находилось что-нибудь, вновь призывающее меня к жизниѕ
Но в минуты горя или радости — первая мысль моя обращена к Богу».