Огюст Мариет мог стать богатейшим коллекционером, но предпочел спасать культурные сокровища страны. Чужой страны.
11 февраля 1821 года в доме № 4 по улице Баланс во французском городе Булонь появился на свет мальчик, Огюст Мариет. Никто не мог представить себе тогда, что этот ребенок станет известным египтологом и прославит город.
Изучая экспонаты булонского музея, где имелись мумия и саркофаг, а затем коллекцию Лувра, Огюст приобрел колоссальные знания иероглифической письменности. Но ни с Булонью, ни с Лувром не было связано его будущее. Всю свою жизнь он посвятил Египту и за свои заслуги перед этой страной получил высшие титулы бея и паши. А после его смерти, в январе 1881 года тело Мариета было помещено в саркофаг, находящийся теперь в саду основанного им Каирского музея. Похоже, он был единственным христианином, кому на мусульманском Востоке были оказаны такие почести...
А началось все со сбывшейся мечты, когда талантливый самоучка, став сотрудником Лувра, отправился в Египет. О ценных свитках для музея, главной цели экспедиции, Мариету пришлось забыть. Да и не они звали его в страну фараонов. Молодой египтолог был уверен, что сделает важные научные открытия. Так и случилось: в 1850 году Огюст Мариет открыл Серапеум. Из песка постепенно появились контуры аллеи сфинксов, затем высеченные в скальном грунте погребальные камеры с гранитными саркофагами высотой более трех метров — он нашел древнее кладбище священных быков Аписов! Это было самое важное открытие в египтологии XIX века, по масштабу его можно сравнить с открытием гробницы Тутанхамона в 1922 году Говардом Картером.
Поначалу Мариет ничем не отличался от других первооткрывателей. Раскопки Серапеума велись без официального разрешения, однако он был уверен, что все находки принадлежат стране, которая финансировала работы, то есть Франции. Тогда это было в порядке вещей: к примеру, талантливый ученый Рихард Лепсиус, основоположник немецкой египтологии, проделал колоссальную работу, зарисовывая древности, но вывез в Германию три усыпальницы из Гизы и Саккары...
Взгляды Мариета, ставшего свидетелем расхищения богатств страны фараонов, вскоре радикально изменились, и он встал на защиту культурных сокровищ, которые так старались заполучить европейцы. Возглавив созданную по его инициативе Службу древностей, Мариет положил конец систематическому вывозу памятников из Египта и разрушению их самими египтянами, использовавшими их как склад дешевого материала.
По его программе, утвержденной в 1858 году, сразу начались крупномасштабные раскопки, очистка храмов и создание музея в предместье Каира. В Гизе работали около 100 человек, 330 были распределены между Саккарой и Абусиром, 70 — заняты на раскопках в Мемфисе. Благодаря усилиям Мариета, в Эдфу расчистили храм Гора, в Дейр-эль-Бахри — заупокойный храм царицы Хатшепсут, недалеко от Луксора сделали самое впечатляющее открытие того времени — нашли сокровища царицы Аа-хотеп, а вблизи Серапеума обнаружили прекрасную мастабу Ти.
Это был долгий и тернистый путь, на котором Мариета ждали преданность одних, зависть и гнев других. Кто мог представить, что он откажется подарить самой императрице Евгении знаменитое золотое колье царицы Аа-хотеп и сохранит его в Египте? Кто мог предположить, что он откажется от возвращения в Париж, от всех должностей и почестей и посвятит себя служению чужой стране?
Несмотря на подорванное диабетом здоровье и угрозу полной слепоты, смерть жены от холеры в Каире, Мариет упорно работал и совсем не заботился о своем благополучии. Он мог бы стать одним из самых богатых коллекционеров, но всю жизнь искал средства для своих публикаций. «Я умру удовлетворенным и довольным своей работой лишь тогда, когда к Серапеуму и музею в Булаке я добавлю серию трудов, в которые войдет описание моих раскопок», — писал он.
В первом Музее египетских древностей в Булаке, основанном Мариетом, побывал весь высший свет. Но слава сопровождала его только при жизни: в список археологов, которые вели раскопки в долине Нила, Говард Картер имя Мариета даже не включил. «Честному и тактичному, даже приобретавшему от этого нелепый вид, ему, убитому отчаянием, когда-нибудь возведут памятник», — сказал о нем французский писатель Эдмон Абу, и это еще предстоит сделать.