Наш маленький поезд из двух вагонов весело несся по Тоскане. Он непоправимо опаздывал. Но я была ему даже благодарна: Тоскана в лучах заходящего солнца из окна поезда казалась полотном неизвестного, только что открытого средневекового живописца.
Это время еще называют сумерками. Не день, не вечер, а межвременье, наполненное особой тишиной. За окном мелькали холмы, покрытые спящими виноградниками, и домики с черепичными крышами, в которых угадывалось что-то ван-гоговское. А небо... Я смотрела на него и безуспешно пыталась вспомнить что-то, хотя бы отдаленно похожее по цвету. Крылья фламинго? Лиловый вереск? Нет. Это было небо цвета Тосканы. А когда за окном появился силуэт холма и одиноко стоящего на нем дерева, я подумала, что Рерих просто не знал, что рисует одну из самых живописных областей Италии...
В стороне от римской дороги
Небо цвета Тосканы было увертюрой к городу, который ждал меня впереди. Это о нем автор «Образов Италии» Павел Муратов писал: «В нем соединяется все то, что заставляет сердце биться сильнее при слове Италия, — святая древность, цветущее искусство, речь Данте в устах народа, чувство воздуха, чувство насыщенной тонкими силами земли, производящей веками мирные оливы и хмельной виноград... И земля Сиены, коричневая и красная от неостывших еще сил творчества, кажется обладающей высшей природой, — той землей, из которой была создана первая оболочка человеческого духа... Все мелкое, будничное и наносное, что приносит с собой современность, бессильно переделать по-своему этот город».
Затерянная среди холмов, Сиена словно специально прячется от посторонних глаз. Друг Муратова, писатель Борис Зайцев, свернув на «сиенский проселок», сразу заметил это. Кажется, что Сиена осталась в стороне от итальянской цивилизации. И это при том, что находится она в самом центре страны, рядом со знаменитой Флоренцией. В Сиену не ходят прямые поезда из Рима, а те, которые ходят, напоминают игрушечные и часто ломаются на полпути. Будто разборчивая невеста, Сиена подпускает к себе лишь тех, кто предпринял некоторые усилия, чтобы увидеть ее. Но вряд ли кто-то из странников пожалеет о проделанном пути: Сиена остается в сердце каким-то совершенно особенным воспоминанием, которое не затмевает ни один, даже самый роскошный, город Италии.
Я долго думала, с чем сравнить Сиену. Получилась капля янтаря, в которой удивительно сохранилось (но не застыло) все, что веками создавалось в этом средневековом городе. Теплый, янтарный оттенок имеют и великолепные готические здания, которые составляют центр Сиены: по одной из версий, название города произошло от названия краски — «жженой охры», известной под именем «сиена». Впрочем, другая версия восходит к имени Сенио: так звали одного из сыновей легендарного Рема. Сенио вместе с братом Аскио, спасаясь от преследований Ромула, убившего их отца, нашли приют в этих краях. Они бежали из Рима верхом на лошадях — черной и белой. Именно поэтому герб Сиены, называемый «бальца/на», — черно-белый.
Здесь вообще много символики. Но она не академически застывшая, а абсолютно живая. Путешественник, впервые попавший в Сиену, очень скоро услышит странное слово «контра/да». «Как, вы не знаете, что это такое?» — изумляются местные жители. Они-то узнают это слово раньше извечного «мама»: контрады — это кварталы, на которые разделена Сиена. Всего в городе 17 контрад, каждая из них имеет свою символику, связанную почти всегда с каким-либо животным: Drago (Дракон), Lupa (Волчица), Tartuca (Черепаха), Civetta (Сова), Chiocciola (Улитка), Bruco (Гусеница), Istrice (Дикобраз). Причины выбора этих названий историки так и не выяснили. Но важнее другое: разделение на контрады — это не дань средневековой традиции, а нынешняя реальность. Из жизни каждой отдельной контрады складывается бытие всего города. Контрады — это общины, которые живут только благодаря энтузиазму членов контрад: они зарабатывают для своего квартала деньги, организуют шумные праздники и ужины под открытым небом и готовы отдать последнее для родной общины.
Это клановость в полном смысле слова: контрады дружат и враждуют между собой, в фанатичной преданности своей контраде воспитываются дети. В Сиене даже крещение младенцев происходит два раза: сначала — в церкви, потом — в своей контраде: ребенка крестят водой из фонтана, который у каждой контрады свой, с особой символикой. Носовой платок, смоченный в этой воде, сопровождает крещенного всю жизнь — от рождения до смерти, участвуя как священный предмет во всех знаменательных событиях, включая свадьбу.
Многие нездешние итальянцы видят в разделении города на контрады глубокую провинциальность. Такому убеждению способствуют и сами сиенцы. Дело в том, что жители Сиены — очень закрытые люди. Своим поведением они часто опровергают устойчивое мнение об итальянцах как о самом открытом и доброжелательном народе в мире. Встретив на улице сиенца (особенно пожилого), можно запросто перепутать его с педантичным англичанином или немцем. Сиенец — не сицилиец: он не будет вступать с тобой в легкомысленный диспут посреди улицы. Сиенец вежлив, но не более, не особенно приветлив, а временами даже хмур. Но он не виноват. Виной всему — Палио.
Vai e torna vincitore!
Для приезжих Палио — это красочный средневековый карнавал, знаменитые скачки, иными словами, экзотический праздник, добавляющий адреналина в европейскую кровь, застоявшуюся от слишком спокойной жизни. Для сиенцев Палио — это ось жизни. Это — страсть, лихорадка, которая опустошает до основания. Возможно, поэтому на другое их уже просто не остается. Сиенец отдает Палио все — любовь, ненависть, зависть, накопившиеся в недрах его существа. И ревниво оберегает свой мир от посторонних. Общаясь с ним, не можешь избавиться от ощущения, что он знает какую-то тайну, которая нам, поверхностным иностранцам, не откроется никогда. Кажется, что и допускают-то нас к Палио только потому, что город живет исключительно за счет туристов...
Здесь говорят, что Палио длится весь год. Это действительно так. И все же за две недели до самого события в атмосфере города что-то меняется, будто перещелкивает: часы начинают отсчитывать особое, эмоциональное, время. Город становится единым организмом, настроенным на Событие. На главной площади города — Piazza del Campo, напоминающей уютную терракотовую чашу, начинаются таинственные приготовления: по ночам грузовые машины привозят особый грунт — туфовую крошку, которой засыпается брусчатка. Вдоль домов, выходящих на Campo, ставят трибуны: этот «амфитеатр» вмещает до 40 тысяч зрителей. Узкие средневековые улочки Сиены становятся непроходимы для автомобилей: толпы людей прибывают в город, как вода в наводнение. Вечерами в воздухе Сиены вместе с умопомрачительными ароматами пиццерий и кофеен носятся разные звуки: в одной контраде гремят тамбури (барабаны), в другой хором распевают песни, призванные воодушевить горожан перед состязанием, в третьей звучат джазовые импровизации, сопровождающие совместные ужины (когда во дворах ставятся длинные столы на сотни персон, а после обильного застолья начинаются танцы до рассвета). Ты чувствуешь, как город постепенно сходит с ума. И с удовольствием присоединяешься к этому процессу, правда, в меру возможностей: ведь ты — не сиенец, а значит, никогда не сможешь ощутить Палио всем своим существом.
«Палио — это война, — сказал мне один местный житель. — А контрады — маленькие государства, воюющие друг с другом. Победа, конечно, важна, но не менее важно помешать другим выиграть». Горе тому, кто посмеется над этим: Палио для сиенца — это очень серьезно. Здесь плетутся почти политические интриги и устраиваются заговоры, здесь подкупают наездников, наконец, здесь бьют — сильно и всерьез. А такого восторженного отношения к лошадям не встретишь даже в королевской конюшне. Лошадь для сиенцев — божество. Иначе как объяснить, что за день до Палио лошадям разрешается войти в церковь! Этот ритуал называется «benedizione dei cavalli» (благословение лошадей): священник окропляет лошадь и наездника святой водой и дает наказ: «Vai e torna vincitore!» — «Ступай и возвращайся с победой».
Когда мужчина плачет
Дня Палио иностранец ждет как апокалипсиса: настолько раскаляется город в его преддверии. Кажется, отсрочь городские власти Палио хотя бы на день — и «котел» неминуемо взорвется. Но все происходит по расписанию. День Палио наступает ровно 16 августа. Все подъезды к городу забиты машинами. В движении людей уже нет никакой логики: оно подчиняется стихии. По улицам, грохоча барабанами, взвиваясь бандьерами, медленно выступают «кортежи» контрад — рыцари в доспехах, пешие и конные. Из-под тяжелых железных шлемов текут струйки пота: августовское солнце палит нещадно, но сиенцы сильнее него. Следом за ними идут члены контрад. На лицах — выражение глубокой сосредоточенности и готовности к борьбе. По «лучам» улиц кортежи стекаются в центр сиенской вселенной — на площадь Кампо. Здесь в ожидании, сжатые друг другом, томятся все, кто смог занять свое место под солнцем за три-четыре часа до начала Палио.
За секунды до старта вся площадь вдруг перестает дышать. Да что там, останавливается движение земли... Звучит оглушительный выстрел из пушки, и лошади срываются со старта. Вся площадь превращается в один зрачок, рысий, хищный, следящий за первым среди первых. Те, кто наблюдают с балконов, видят, как по площади прокатывается будто волна — это тысячи людей одновременно поворачивают головы вслед мчащимся наездникам. Бег длится чуть более минуты. Но это время ощутимо растягивается, как на известной картине Дали. И вот уже по толпе проносится: «Tartuca! Tartuca!!!». Победила Contrada della Tartuca, контрада Черепахи. И площадь, словно исполин, надолго задержавший дыхание, вдруг выдыхает. И выходит из берегов...
Первые безумные от победы «черепашки» появляются на площади Duomo, перед кафедральным собором, уже через несколько минут после случившегося. Некоторые женщины в экстазе бросаются на землю перед величественным собором и целуют ее. Мужчины, голые по пояс, потные от многочасового стояния на площади под палящим солнцем, рыдают и не стесняются своих слез. За собой они тащат плачущих же детей. И вот уже ты сам, улыбаясь глупой и растерянной улыбкой, глотаешь слезы от причастности к сильнейшим эмоциям. Толпа победителей постепенно заполняет собор, внутри которого все ревет от победных криков. Выхожу на улицу: перед расступившейся толпой гарцует конь-победитель. Через минуту из ближайшего переулка толпа выносит на руках наездника — fantino. Он «плывет» по рукам в собор, а следом за ним движется Палио — знамя с изображением мадонны, завоеванное победителями (к слову, каждый год автором Палио выступает известный художник — на этот раз им стал известный Фернандо Ботеро).
Наконец, церковь заполняется до предела. Стоит чудовищный шум. Внезапно по собору разносится: «Тс-с-с! Silenzio!» Толпа мгновенно затихает, как один человек. И стены вздрагивают от звуков мощного, единого хора — так поют люди, объединенные чем-то очень важным...
***
После Палио город будто выжали. Площадь Кампо, мгновенно осиротевшая, лишилась своего романтического ореола: она оказалась завалена пластиковыми бутылками и прочим мусором. Но вот уже рабочие моют ее брусчатку с мылом, чтобы на следующий день снова можно было сидеть на нагретой солнцем терракотовой площади и ощущать себя в сердце самого солнечного города мира. Впрочем, «черепашкам» еще долго будет не до этого. Им предстоят долгие и утомительные празднества: в честь своей 50-й победы за всю историю Палио Contrada della Tartuca организует пятьдесят (!) торжественных ужинов. А там, смотришь, подойдет и следующее Палио...
Что же останется в сердце приезжего? Пестрая толпа, бархатные камзолы, грохот барабанов, скачки? Да, это зрелищно, но не это главное. Останется отдающее завистью ощущение непричастности к чему-то очень значимому. Сиенцы живут ради того мгновения, когда они перестают быть сами по себе и становятся одним. В этом внезапном единении, будь то горе поражения или счастье победы, — соль их жизни. Возможно, именно этот дух сохранил Сиену такой, какой видит ее путешественник — удивительно гармоничной и цельной. Как капля древнего, но живого янтаря.