Основание Петербурга является ярчайшим свидетельством русской силы духа, которая не знает ничего невозможного.
Госпожа де Сталь
***
Однажды совсем еще юный Петр, лазая по амбарам своего предка Никиты Ивановича Романова в селе Измайлово, сыскал на льняном дворе старый английский бот... Так начинается история, ставшая уже хрестоматийной. А от этого ботика — «дедушки российского флота» — традиционно ведут историю России как морской державы. Но постойте! Как это могло случиться? Ведь часто можно слышать и о том, что Петр с раннего детства боялся воды и, по логике, должен был оставить ботик там, где нашел, и забыть о нем. Ах, что бы было с Петербургом и со всеми нами, если бы не эта находка!..
Франц Тиммерман и Каршен Брант, специально приглашенные по такому случаю из Немецкой слободы, подтвердили, что сей бот действительно используют при английских судах. А вот ответ Тиммермана о преимуществах ботика перед русскими лодками поразил Петра в самое сердце: «Он мне сказал, что он ходит на парусах не только по ветру, но и против ветру, которое слово меня в великое удивленье привело». Стоп! Если верно то, что с этого ботика начинается русский флот, то тогда с открытия, что можно ходить под парусом против ветра, следует вести отсчет истории Петербурга.
***
«...В самом деле, куда забросило русскую столицу — на край света! Странный народ русский: была столица в Киеве — здесь слишком тепло, мало холоду; переехала русская столица в Москву — нет, и тут мало холода: подавай Бог Петербург! Выкинет штуку русская столица, если подсоседится к ледяному полюсу... ЧНа семьсот верст убежать от матушки! Экой востроногой какой!“— говорит московский народ, прищуривая глаза на чухонскую сторону» (Н.В. Гоголь «Петербургские записки 1836 года»).
С Николаем Васильевичем не поспоришь. Петербург, твердо ставший на 60-й параллели (если быть точным, 59°57’ с.ш.), оказался самым северным из городов с миллионным населением. Эта географическая широта роднит Петербург с югом Аляски и севером Камчатки, и всего 2° Питер «не дотянул» до Якутска.
«Блестящей ошибкой Петра Великого» наречет Карамзин это событие, имея в виду «основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток» («Записки о древней и новой России»).
Сокрушаясь вслед за русским историком по поводу непредусмотрительности царя, невольно вспомнишь и ужасный петербургский климат. «Весны нет в Петербурге — это дело решенное; лета, в том смысле, как его понимает Европа и другие части света, также нет. Так что же в нем есть наконец? Как что? Помилуйте — а дождь, неутомимый дождь, вечный дождь, который так страстно любит приневские страны. Дождь сделался необходимостью для Петербурга, без дождя ему, кажется, чего-то недостает. Если его нет день, другой, то Петербург начинает беспокоиться и спрашивает: ЧЧто же это значит? Неужто он иссяк? Неужто он и сегодня не будет?“» (А.А. Григорьев «Заметки петербургского зеваки»). Будет! Будет! Ученые все подсчитали: ясных и безоблачных дней в Петербурге в среднем 31 в году (целый месяц!), 105 — как Бог пошлет, зато каждый год на город выливается 158 дождей. И прибавьте еще 61 день с твердыми осадками (снег, град, иней). «Есть люди, которые удивляются тому, откуда берется такая огромная масса воды, в течение нескольких месяцев ежедневно низвергающаяся на Петербург; но они и не подозревают, что это происходит от особенного благоволения неба, которое, зная, как дождь необходим для Петербурга, собирает дождевые тучи со всех концов земли для его удовольствия. И зато сколько сортов дождя падает в течение лета! И маленький, и большой, и проливной, и частый, и редкий, и мелкий, и крупный, и грибной, и травяной, и постоянный, и с отдыхом — решительно на все вкусы — кому какой больше нравится...» (А.А. Григорьев «Заметки петербургского зеваки»).
Ах да, чуть не забыл про наводнения! Первое случилось уже в год основания города. А потом — понеслось... В 1706 году Петр писал Меньшикову: «Третьего дня ветром вест-зюйд-вест такую воду нагнало, какой, сказывают, не бывало. У меня в хоромах было сверху пола 21 дюйм, а по городу и на другой стороне по улице свободно ездили на лодках. Однако же недолго держалась, менее трех часов. И зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям, бутто во время потопа, сидели... Вода хотя и зело велика была, беды большой не сделала». А вот спустя сто лет петербуржцам было не до утехи. В 1824 году Петербург пережил самое большое за свою историю наводнение. Вода поднялась на 421 сантиметр над уровнем Балтийского моря.
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась...
А.С. Пушкин «Медный всадник»
Большую часть Петербурга накрыла невская вода: «Хаос, океан, смутное смешение хлябей, которые повсюду обтекали видимую часть города... все изломанное в щепки неслось, влеклось неудержимым, неотразимым стремлением... Невский проспект превращен был в бурный пролив» (А.С. Грибоедов «Частные случаи петербургского наводнения»).
«Петербург любить нельзя...» Как не любили мы тех из школьных учителей, что с нас «драли по три шкуры», чтобы заставить учиться, и именно им благодарны были потом, когда поняли, какой бесценный урок от них получили.
...И не любить его нельзя. Как не может не любить мать самого трудного из своих детей за бессонные ночи, за сбитые коленки, за бесконечные болячки.
«Ужасный город, бесчеловечный город! Природа и культура соединились здесь для того, чтобы подвергать неслыханным пыткам человеческие души и тела, выжимая под тяжким давлением прессов эссенцию духа» (В.М. Гаршин «Петербургские письма»).
«Да, этот болотный, немецкий, чухонский, бюрократический, крамольнический, чужой город, этот Члишний административный центр“ ... а по моему скромному мнению — единственный русский город, способный быть настоящею духовною родиной». «Петербург любить нельзя, а я чувствую, что не стал бы жить ни в каком другом городе России...» (А.И. Герцен «Москва и Петербург«).
Спасибо Петру за этот город, за то, что заставил полюбить трудности, за то, что показал нам нашу же силу.
«Казалось, судьба хотела, чтобы спавший дотоле непробудным сном русский человек кровавым потом и отчаянною борьбою выработал свое будущее, ибо прочны только тяжким трудом одержанные победы, только страданиями и кровью стяжанные завоевания! Может быть, в более благоприятном климате, среди менее враждебной природы, при отсутствии неодолимых препятствий русский человек скоро возгордился бы своими легкими успехами, и его энергия снова заснула бы, не успев даже и проснуться вполне» (В.Г. Белинский «Петербург и Москва»).
***
«И на болоте цветут лилии...» (Горький «Письма»). Петербург можно любить или не любить, можно сомневаться в его целесообразности или не мыслить без него России, но оставаться равнодушным нельзя. Да и не получится. Он создан для того, чтобы удивлять, восхищать, очаровывать. Он неправилен, нереален, невозможен — он из другого мира. Из того, где царствует молодость, творчество, дух созидания. Он вечный урок для России, он зеркало, в котором каждый русский человек может увидеть себя подлинным.
«Да, господа, жить безвыездно в Москве и потом приехать в Петербург — это значит из одного мира перелететь в другой, совершенно на первый не похожий...» (В.Г. Белинский «Петербург и Москва»).
Дополнительно:
«Сын Ра, Аменхотеп, правитель Фив, строитель памятников, восходящих до неба, подобно четырем столпам, несущим небесный свод», — так гласит надпись, высеченная на основании монумента. Ей, как и самим сфинксам, — 3,5 тысячи лет. Их раскопали в начале XIX в. в Фивах — на месте древней столицы Египта. Молодой дипломат А. Муравьев предложил приобрести эти ценнейшие изваяния для России, но его опередили французы. Лишь в 1832 г. Россия перекупила сфинксов у Франции за 64 тыс. рублей, и 23-тонные скульптуры заняли свое место в Петербурге возле здания Академии Художеств.
...Подобно тому, как столетия назад берегли они дорогу, ведущую к храму, сегодня они охраняют путь, идущий к сердцу города.