Кузьма Сергеевич Петров-Водкин долго оставался одинок, объясняя это странной способностью быстро и сильно привязываться к людям, но так же скоро уходить от них. «Может быть, прав один газетчик, который сказал о моем Орнине — что он любит человечество, но не любит людей — может быть, я и есть таков!» — писал художник в одном из писем к матери.
В апреле 1906 года осуществилась его давняя мечта — «работать по живописи» во Франции. Там он вырос в отличного рисовальщика. Но жизнь в Париже не радовала: «Неизвестно почему — настроение в большинстве случаев неважное. Париж совершенно не забавляет — ни своей огромностью, ни движением».
На пороге тридцатилетия Петров-Водкин был по-прежнему одинок, и это очень тяготило его. «...Вот-вот я найду что-то, какую-то красоту... выхвачу из всего безобразия жизни какую-то тайну и дам ее людям; и в добрые минуты я и сам, более чем, всё верю в это, только эта вера и помогает мне выносить мое всегдашнее одиночество», — писал он в это время.
Заграничная поездка закончилась бы гораздо раньше, если бы не счастливая перемена в жизни. На три месяца Кузьма Сергеевич поселился в недорогом пансионе под Парижем, в местечке Фонтонэ-о-Роз. Дом был увит цветущими розами, которые росли повсюду. Хозяйка пансиона Жозефина Йованович отвела художнику из России очень светлую комнату с окнами в сад. Домашняя обстановка, доброжелательное отношение обитателей пансиона благотворно подействовали на Петрова-Водкина, очень тосковавшего по уюту. А знакомство с одной из дочерей хозяйки — Марой — изменило его дальнейшую судьбу.
Художник каждый день ездил в Париж в Академию Коларосси, а вечером за ужином рассказывал о родине и о себе. И постепенно молодые люди сблизились. Короткая разлука (Кузьма Сергеевич на некоторое время уезжал в Бретань — там, на море, он сильно загорел и вволю накупался) только усилила чувства. После Бретани Петров-Водкин вернулся в Париж, снял мастерскую с комнатой для жилья. Устроившись на новом месте, вновь встретился с Марой и попросил разрешения написать ее портрет. А во время одного из сеансов сделал девушке предложение стать его женой.
В ноябре 1906 года в дружеском кругу молодые люди отпраздновали гражданскую свадьбу, расписавшись в мэрии, и переехали жить в Париж. «Ты первая заполнила одиночество моей жизни... Я был для других как пророк, всегда сильный и радостный, для которого не существовало страдания, но сам я замерзал... Я нашел на Земле женщину... На нашем небосклоне взошло солнце, мы заключены один в другом. Наши сердца открыты друг для друга. Теперь мы перенесем все, что пошлет нам жизнь, так как нас двое и нам нечего страшиться на Земле ни за себя, ни за нашу любовь», — писал Кузьма Сергеевич Маре из Северной Африки, по которой в апреле-июне 1907 года совершал путешествие.
Летом 1910 года Петровы-Водкины приехали на родину художника, в Хвалынск, где хотели обвенчаться. Но Мара была католичкой, а Кузьма Сергеевич православным, и священник отказывался совершать обряд. Только после долгих уговоров и обещания сделать роспись для церкви 28 августа их обвенчали в Крестовоздвиженской церкви. С тех пор число 28 художник считал своим счастливым числом. Обещанная роспись — «Распятие Христово», которую он выполнил позже, к сожалению, не сохранилась.
Маре досталась непростая, но счастливая судьба — быть женой художника, всегда оставаться в тени его гения, подчинить свою жизнь служению его таланту. Дочь Петровых-Водкиных Елена Кузьминична Дунаева вспоминала: «Мама близко и остро чувствовала искусство отца, его творческие и повседневные заботы. Часто она была Чкамертоном“, к которому отец очень внимательно и доверительно прислушивался».
Когда они разлучались, Кузьма Сергеевич сильно тосковал и часто писал своей любимой письма: «Думаю о тебе и о своей работе — это все, что у меня есть. Хочу передать тебе немного моей веселости, а когда я печален, мне хочется быть подле тебя, подле твоего сердца и сидеть там тихо-тихо, чтобы забыть все мои печальные думы... Я рад, что у меня есть моя Мара, мой маленький товарищ, моя гордая и честная жена, которая с полной доверчивостью входит в мою необычную и тяжелую жизнь. Знай, что ты занимаешь первое место в моих мыслях и желаниях... Я нашел свою Эвридику!»
В молодости Мара не раз служила ему моделью. Да и всю свою жизнь художник писал портреты жены — ее спокойное, интеллигентное лицо, добрые, мудрые глаза.
Петровы-Водкины прожили вместе 32 года, перенесли многие житейские тяготы. После смерти мужа Мария Федоровна (так Мару звали в России) написала воспоминания «Мой великий русский муж», в которых тепло и сердечно рассказала об их жизни вместе. Жена художника П.В. Кузнецова Елена Михайловна Бебутова в 1957 году писала в письме к Маре: «Вашу работу о Кузьме Сергеевиче мы, конечно, прочли с большим интересом и искренно восторгались не только его мыслями, но и тем, как Вы хорошо и литературно составили всю книгу... Какое счастье, что у Кузьмы Сергеевича такая была чуткая и художественно-восприимчивая жена».
Размышляя о союзе Кузьмы Сергеевича и Марии Федоровны, основой которого были истинная любовь и родство душ, невольно вспоминаю слова Антуана Сент-Экзюпери: «Любить — это не значит смотреть друг на друга, любить — значит вместе смотреть в одном направлении».