Засветло встать — это обязательно. Потом на кухне что с собой собрать. Лодка и снасти уже с вечера приготовлены, так что тут долго возиться не надо. Да и Фёдор привык всё делать быстро, как будто не желая тратить на эту необходимость больше времени, чем требовалось. Первый всплеск воды из-под вёсел, а небо уже светлеть начинает. Самое странное время, серое время… Швы между мирами трещат и кажется, что вот-вот выползет какая-то нечисть, а, может быть, и просто беспокойный дух просочится в наш знакомый мир.
Ходить за рыбой не то чтобы обязанность Фёдора, вроде как удовольствие. На озере поди жили. Жили не хуже, чем все. Жена хозяйственная, детки уже школу заканчивают, дом крепкий стоит, работа есть. Всё как у людей. А хочешь отдохнуть, так вот тебе озеро, банька. Что ещё человеку надо?
Сам уж не помнит, когда это прозвище к нему пристало. Кажись сама жена и называла его так, другие подхватили. Незлобиво, конечно. Плохого ничего не скажут. Мужик хороший, что надо сделает, чем может поможет, но есть в нём что-то кривое, всё от людей нос воротит, много небось о себе воображает.
Шел сентябрь, плаксивый и тусклый. Дети уехали в город учиться. Жена вроде храбрилась, но Фёдор видел, что переживает. Вот мол, детки мои разлетелись, остались мы с тобой одни. А что с тебя взять, нелюдь нелюдем, и поговорить теперь не с кем. Жалко её. Пробовал брать пару раз с собой на рыбалку, думал, а может оно еще сойдётся. Да нет, только хуже и горше обоим становилось.
В тот день работу пораньше закончил. Мужики, больше из приличия, позвали посидеть, но он отказался. Не хотелось сегодня из себя что-то строить. Домой заходить не стал, прямо к лодке пошёл. Снасти брать тоже не стал. Хотелось грести что есть мочи и может выбить из себя всю дурь, всю свою кривость. Как на большую воду вышел, ветер поднялся. Сначала вроде не сильный, потом всё круче, звонче. Зашатало лодку, еле вёсла держать можно. И мелкий дождик уже зашёлся ливнем. По щекам хлестанет, словно иголками. Мысль промелькнула. А вдруг накроет, вдруг тут и помру я. Да и не жалко, вот только…
Фёдор привстал, крепко вцепившись в борта. Ветер завывал так, что, если кричать вряд ли услышишь. И Фёдор закричал, закричал что было мочи. Кричал про марево закатное и кленовый локон у воды. Кричал про отцовскую любовь и невыносимость звёздной ночи. Кричал про высоковольтные линии нежности, что тянутся над всей землей. Кричал, не слыша своих слов и, пожалуй, в первый раз за всю жизнь не стесняясь их. Кричал, отдавая их на волю ветра и воды, вздрагивая всем телом, рьяно и сильно подобно рыбе, выброшенной на берег.
***
Елена прикрыла окно. Всё-таки промозгло здесь. Сентябрь только подобрался, а улицы уже оделись в траурные костюмы. На столе стояла лампа. Как в старину с большим зеленым абажуром. Бабушкино наследство. Везла с собой издалека. Непременно хотелось, чтобы здесь в Петербурге стояла это лампа, и был стол и стул с прямой спинкой. Елена прикрыла глаза. Как долго она мечтала об этом городе, об этой комнате. Вот она тетрадь с записями ждёт ее прикосновения. Вот они родные и любимые, говорят и подбадривают ее со страниц книг. Елена взглянула в потемневшее от вечерних сумерек окно. Ветер, далекий и промозглый раскачивал деревья. Первая строчка пришла не стесняясь, сильно и уверено: высоковольтные линии нежности тянутся над всей землей.