В этом году Владимир Высоцкий не станет юбиляром, не будет пламенных речей в честь убеленного сединами 75-летнего старика. Он останется таким, каким мы его запомнили. Останется бардом, поэтом, гражданином, другом, любимым… Останется Гамлетом, который решает вопрос — быть Человеком в бесчеловечной жизни или… И никаких «или»! Ведь не для себя мы отвечаем на такие вопросы. Играя эту свою любимую роль, каждый раз на сцене Таганки он терял 2 кг веса. На сцене жизни он платил еще большую цену, и ее уже не измеришь в килограммах. Но только убывая, свеча может дарить свет. И только жертвуя собой, может расти душа!

 Вся его жизнь состояла из преодолений. Борьба! Жажда борьбы, без которой ты в жизни «ни при чем»! Ее постоянный поиск! Вот так, наотмашь! На полную катушку! «Уж лучше пусть откажут тормоза». Где там эта заветная черта? Где этот предел собственных возможностей?

Меня ведь не рубли на гонку завели, —
Меня просили: «Миг не проворонь ты —
Узнай, а есть предел — там, на краю земли,
И — можно ли раздвинуть горизонты?»

"Гамлет". Начало спектакля. 4 февраля 1972. Фото В.·Плотникова

Сохранилась анкета, в которой на вопрос: «Хочешь ли ты быть великим и почему?» он ответил: «Хочу и буду!» Нет, он не рисовался никогда и не строил из себя героя. Пьедесталы, постаменты, почести, «жизнь красивая на блюде» претили ему, и он никогда не попадал в зависимость от этой дурманящей «иглы». Он знал цену своего дара, его целительную силу и торопился отдать его нам, пробиваясь сквозь все засовы, сквозь «наветы за глаза», сквозь обывательскую психологию большинства. Он не позволял себе жить любой (!) ценой, и в этом его завещанное нам величие.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу,
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И веселый манер, на котором шучу!

…Лучше голову песне своей откручу, —
Но не буду скользить, словно пыль по лучу!

"Гамлет". 4 февраля 1972. Фото В. Плотникова

Я понял, отчего мы страдаем, отчего маемся, отчего часто чувствуем себя бессильными и подавленными, отчего нас часто гложут «черви сомнения». Оттого что в нас уживаются две правды. Одна — «правда курицы», правда обывателя-приспособленца. А другая — «правда орла», она же — правда совести. И мы постоянно мечемся между ними и постоянно выбираем, и чаще не в пользу орла. И тогда наша свобода незаметно оборачивается рабством. Ибо правда курицы всегда комфортнее, привычнее. Она всегда сулит покой, достаток и успех. «Нет, ребята, все не так!» И счастлив тот, кто познал тайну полета и посмотрел сверху на наш трагичный и смешной мир. Тот, кто сумел разглядеть «свою мечту поверх голов» и «свято верить в чистоту»…

Но знаю я, что лживо, а что свято, —
Я понял это все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано…

Это счастье не имеет ничего общего с восторгом, эйфорией, радостью: они то есть, то нет. Это счастье — придает жизни смысл. Когда ты знаешь, на что тратишь себя. В нем есть и слезы, и срывы. Но это счастье полета, который не прервется никогда, потому что есть понятия, которые «время не стерло» и не сотрет во веки веков.

Мы узнаём их не только в его творчестве. В воспоминаниях друзей и близких Владимира Высоцкого осталось много вроде бы незначительных, но очень трогательных и красноречивых деталей. Они рисуют нам образ удивительно чуткого, отзывчивого и какого-то очень родного и цельного человека.

Я — снова я, и вы теперь мне верьте, — я
Немного попрошу взамен бессмертия —
Широкий тракт, холст, друга да коня;
Прошу покорно, голову склоня,
Побойтесь Бога, если не меня, —
Не плачьте вслед, во имя Милосердия!

Его «охрипший баритон» будет кружиться не только над Москвой, но и над разными городами матушки-России, да и разными уголками всего мира. Будет звучать, словно звук кларина, боевой призывной трубы!

Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье...
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?!

В спектакле "Пугачев". 1967. Фото О. Ширяевой

Его надрывная строка пробирает до глубин. Слова? Нет, не просто слова! Ноты слов будоражат и проникают в самое сердце. Как трепетно относился он к ним — как к доверенному ему сокровищу. Вскакивал среди ночи, чтобы высыпать их на лист бумаги мелким убористым почерком. Какой там сон! Да вот же он, этот райский сад с его морожеными «бледно-розовыми» яблоками. Он натряс их для нас с лихвой! А ну-ка, испробуй солоноватый вкус яблочка с древа познания Добра и Зла! Может быть, тогда разглядишь что-то большее и престанешь быть «лилипутом, уныло глядящим из партера», и сам попробуешь пройти по канату судьбы.

Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От промедленья долгого!
Но тише,
Тише,
Тише…

…28 июля 1980 года люди на Таганской площади собирались тихо. Без лишнего гомона и суеты. Провожали Поэта. Собрались около 30 тысяч человек, несмотря на полное молчание радио и телевидения.

Многолюдная очередь растянулась на пять километров вдоль реки Яузы. Люди стояли с зонтиками. Нет, не из-за дождя. Наоборот — была страшная жара, как в пустыне. И берегли не себя, а цветы, чтобы не завяли. Что заставляло людей стоять часами под этой жарой? Должно быть, жажда! В пустыне нас всегда мучает жажда! Колодцы и родники в пустыне большая редкость. И так нам необходима эта живительная влага или хотя бы просто — заглянуть в этот колодец, чтобы увидеть в нем отражение себя настоящего.

Их голосам всегда сливаться в такт
И душам их дано бродить в цветах,
И с вечностью дышать в одно дыханье,
И встретится со вздохом на устах
На зыбких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.

«Грязью чавкая, жирной да ржавою», скачет неумолимое Время-тройка. Для кого-то эта тройка бегает по кругу торными дорогами, для кого-то, возможно, — по прямой. Не успеешь оглянуться — наступает другая эпоха, приходят новые поколения. И время от времени, когда получается остановиться в круговерти всевозможных проблем, мы поднимаем свой взгляд к линии горизонта. А что там дальше? И застываем, «как перед вечною загадкою». Такие, какие есть. Разные! Стоим, прислонившись к своим «дверным косякам». Застываем «перед солоно да горько-кисло-сладкою, голубою, родниковою, ржаной», вглядываясь в знакомый до боли пейзаж родного двора, родной державы, «что раскисла, опухла ото сна». И так нам хочется до боли, до слез, чтобы «чаще Господь замечал». Где же искать эти «золотые заплаты» для наших душ, стертых «утратами да тратами»?

А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса…

Не нужно спешить с ответом. Куда важнее вначале научиться честно спрашивать себя: на что я трачу собственную жизнь? Какова ее цена? Пожалуйста, помолчите немного! Наш ответ не в словах. Он будет оправданием судеб тех немногих, кто отдавал нам себя без остатка, верил, верит и будет верить в нас. Ведь любовь никогда не кончается! И то ли как вопрос, то ли как ответ, но по-особенному прозвучит для нас.

Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним.

You have no rights to post comments