3 февраля 2010 г. интернет взорвал любительский видеоролик, очень быстро набравший миллионы просмотров. В нем простой парень под гармошку очень просто пел о других простых парнях — волгоградских комбайнерах. А делал он это так искренне и зажигательно, что в сети заговорили о новой звезде. Прошло больше четырех лет. Игорь Растеряев[1], как выяснилось, — не волгоградский (хотя корни его оттуда) и не комбайнер, а питерский актер. По «звездному» пути он не пошел, но петь не перестал.

Наш журнал называется «Человек без границ» и посвящен, в первую очередь, человеку. Ваши же песни очень просты и человечны по своей сути. Как у вас это получается?

Во-первых, простой инструмент изначально – гармошка. Я считаю, что 90 % всего настроения в песне идет от музыки, от гармошки. Тексты вылезают из темы, а тему диктует гармошка. У меня нет такого, чтобы я подумал: «Так, на какую б тему мне написать песню? Что б такое взять подушещипательней, чтобы кого-то проняло?» Наоборот, мелодии рождаются из чего-то подобранного по дороге, напетого в машине. Когда ты это в гармошку заталкиваешь, она начинает перефоматировать то, что ты туда закинул. И получается просто, потому что инструмент простой. Она диктует совершенно определенное настроение. Часто это дорога, вечный зов куда-то собираться.

Во многих интервью вам задавался вопрос о том, кто вы на самом деле: питерский актер, волгоградский комбайнер, рыбак? Вы же всегда отвечаете, что везде остаетесь самим собой. Что это для вас означает — «быть собой»?

Быть собой — это делать то, что ты хочешь, не вестись на всякие манипуляции, не делать то, чего ты не хочешь. Это, кстати, очень непросто. Потому что часто твоей жизнью пытаются манипулировать, давя на чувство вины, ответственности, долга. Очень сложно за всем этим давлением понять какую-то главную линию, главный стержень и от него не отходить.

А у вас есть способ, как этот стержень найти и как от него не отходить?

Самый яркий пример — это когда все это началось, в 2010 году. Это был самый тяжелый год в моей жизни, потому что как раз-таки тогда встал вопрос: что делать? То есть кто ты такой и чего тебе надо? Потому что возможностей развития всей этой истории было великое множество. Можно было сразу, например, пойти рубить бабки: по корпоратам, по свадьбам. Проходили же выборы еще — а это вообще золотое дно, можно было по уши озолотиться. А нужно было как-то от всего этого уклониться, пойти по другой немножко дорожке. Очень тяжело было: куда ходить, куда не надо ходить; на что ты соглашаешься, на что не соглашаешься; что для тебя важно, что — нет. Постоянный был такой выбор внутри, проверочка какого-то стержня внутри. Но, с Божьей помощью, вырулил на струю, в которой чувствую, что так оно и должно быть.

А как вы это чувствуете?

Я это чувствую, потому что мне это дело еще не опротивело: песни писать, на гармошке играть. И остается желание самовыражаться. А был у меня случай, когда меня в детстве насильно отдали на три года в художественную школу. Так я потом еще три года рисовать вообще не мог — отбили напрочь всю охоту.

Сегодня многие молодые люди стараются скорее подражать своим кумирам, следовать какой-то моде, чем быть собой. Что бы вы им могли посоветовать?

Не знаю я, что посоветовать… Нынешнее поколение — оно гораздо более благополучное, чем наше было. Молодые люди гораздо вежливее, не пьют почти, настроены на успех. Я себя искал по-разному… Помню — молчал. Полгода. В 11-м классе.

Вообще молчали?

Вообще. Прочитал книжку Шолохова «Поднятая целина», там был персонаж, которого звали Демид Молчун. Он за всю книжку, по-моему, произнес всего три предложения. Или даже два. Эти места мной были изучены до дыр. В этих его трех словах были найдены бездны мудрости и подтекста. Я думал: «Вот это мужчина! Ну ни слова на ветер!» И я полностью стал ему соответствовать, чем очень сильно перепугал родителей, корешей, классную руководительницу. Но все это закончилось тем, что началось какое-то внутреннее разрушение личности. Молчать несвойственно человеку. Я потом месяц восстанавливал речь, заново учился разговаривать. Так что вот так подражать не надо, я считаю.

Если вы не против, немного о вашем творчестве. Вы говорите, что, в определенном смысле, вы не автор текстов и музыки своих произведений, а их проводник. Как это?

Я считаю, что любой человек, который пишет, что-то там сочиняет, он является проводником. Оттуда. Я считаю, что это дается. Дается сверху. Потому что в противном случае, если бы это никем не давалось, человек мог бы сам регулировать процесс своего творчества. Ну, допустим, я хочу написать что-то на листе бумаги. Я могу сейчас написать. Я могу встать в 4:30 утра и написать. Или мне надо подтянуться. Я могу сейчас подтянуться три раза. И в любое время я могу по-любому три раза подтянуться. А что касается песни, то человек не может, когда захочет, взять и написать что-то стоящее. Этот процесс, значит, от него не зависит. Человек не может взять и специально музыку придумать. Этот процесс тоже от него не зависит. Она рождается тогда, когда ей хочется родиться. Текст рождается тогда, когда ему хочется родиться.

В ваших песнях очень много говорится о русском человеке. Как вам кажется, по каким чертам характера нас сразу можно узнать со стороны?

В 2004 году я первый раз съездил за границу, в Германию. Когда я приехал обратно, в аэропорту «Пулково» в Питере я сразу же отличил русского человека. После Германии. Я понял сразу, как можно отличить. Там, в Германии, солнышко, люди такие веселые ходят. А тут прилетел и сразу увидел персонажей в кожаных куртках, меховых шапках; а самое главное — это лица. Такие лица, как в фильме «Они сражались за родину»: Василий Макарыч Шукшин целится из противотанкового ружья в «мессершмидт» и говорит «Патрон!» И вот тут у всех такие лица, будто сейчас они скажут: «Патрон!»

Если бы вы были волшебником и были в состоянии изменить наш национальный характер, что бы вы сделали?

Я бы ничего не стал менять. Это национальный характер, а не конструктор «Лего», чтобы что-то менять. Он складывался естественным образом на такой территории, с такими событиями историческими, с таким климатом. Он, думаю, полностью и естественно соответствует всему пройденному нами пути.

Игорь, в ваших песнях очень остро чувствуется не опосредованное отношение к тексту, а прожитой опыт, личные переживания. Можете ли вы рассказать о чем-то, что сильно повлияло на вас самого, на ваше формирование, на характер?

Я себе зрение исправлял в 11-м классе по системе Поля Брэгга. Оно у меня стало падать, а мне не захотелось в очках ходить. И я стал заниматься по этой гимнастике. Ну не видел я себя в очках! Занимался я где-то полгода, честно, по полчаса, как было написано в книжке, и вот в какой-то день я понял, что результатов нет никаких вообще. И вдруг мне стало страшно: я испугался, что у меня ничего не получится. И я даже пошел в ванну сентиментально всплакнуть — школьник был еще. И тут, в этой ванной, произошел переворот, передо мной встал вопрос: либо дальше смириться и продолжать плакать, либо как-то начинать барахтаться.

И я принял такую установку, что я начну каждый день увеличивать нагрузку. И либо исправлю себе зрение, либо загнусь на этих тренировках. Я перестал бояться, потому что у меня появилась цель. И, постепенно прибавляя, я дошел до трех с половиной часов упражнений в день. Это был какой-то жуткий период в моей жизни. Особенно для родителей. Они думали, что я сошел с ума. Ведь со стороны это выглядит так: человек стоит, руки на ширине плеч и три с половиной часа вращает глазами. Вверх-вниз, вправо-влево, в разные углы. Потом начинает моргать, раскрывать широко глаза… Это ужасное зрелище! На лице выражение какого-то идиотизма.

Папаша даже выбивал дверь, вбегал. Но тут открылась еще одна деталь. Дело в том, что выяснилось, что помешать человеку моргать невозможно. Можно не пустить на зимнюю рыбалку в апреле, можно отобрать ледобур, например, спрятать валенки, убрать на антресоли ящик. Но запретить моргать — нельзя. И поэтому я продолжал свои экзерсисы и в итоге как-то исправил зрение. С тех пор очень хорошо помню момент перелома, когда наступило отчаяние, но я решил идти дальше.

И получилось.

Да, и это самое главное. Потому что для человека очень важны победы. Внутренние, свои. Как нам говорил наш педагог в театральном институте, учиться можно на чем угодно, а научиться — только на победе. То есть необходим какой-то положительный опыт в копилке человека: то, что лично он преодолел, что лично он победил.

Если бы вам предложили читать на площади какую-нибудь книгу для молодежи, что это было бы за произведение?

Наверное, Астафьева стал бы читать. Еще Довлатов мой любимый писатель. Они очень разные, у обоих очень много подтекста, но у Довлатова за юмором кто-то этого может не увидеть, увлечься самим повествованием. Поэтому именно Астафьева стал бы читать, потому что он тяжелее для восприятия. У него очень длинные предложения и богатый русский язык, на котором сейчас уже практически никто не выражается. Все его военные и таежные темы — это все про Настоящее. Мне кажется, что именно молодым людям, которые в основном в айфоне, в интернете сидят, которые иногда не знают даже, что за пределами города творится, им это очень полезно было бы.

Вы полностью нашли себя как актер и исполнитель своих песен? Или есть мысли о каких-то новых формах, о новых проектах?

Если брать именно песни, то, наверное, уже что-то нашел. А что касается развития каких-то тем, то, как я уже говорил, они возникают независимо от самого человека, они откуда-то «падают». И какая тема «упадет» в следующий раз, это самому мне интересно. Я их всегда с интересом поджидаю. Жду, когда они из мелодии начнут вылупляться.

Хотя, конечно, хочется что-то поменять. Нельзя все время в одну дуду дуть. Это будет эксплуатация одного образа, а это неправильно. Это как два раза в одну лунку забрасывать: сегодня поймал, скажем, тут 40 килограмм плотвы; завтра пришел — ага, уже поменьше. А где уверенность, что ты через неделю в этой лунке сможешь что-то поймать? Никакой уверенности: плотва отошла, и всё! Бегай, ищи другие места.

You have no rights to post comments