ПАРАЛЛЕЛИ И ПРОБЛЕМЫ
 Эта статья из книги |
Энтони Дамиани неустанно повторял, что хорошо поставленный вопрос может быть ценнее хорошего ответа. Мой собственный духовный опыт, а также примерно сорокалетний стаж преподавания и исследования подтверждают это: касается ли это теоретической физики, буддизма или психологии К. Г. Юнга, пристальное рассмотрение неясностей всегда выводило меня на плодотворную почву и давало много новых возможностей. В таком духе пойдет речь и в этой главе.
Исследование начнется с фундаментального принципа квантовой механики и завершится интересным выводом соответствующего принципа в буддизме. Я ни в коем случае не утверждаю, что квантовая механика как-либо доказывает буддистские истины. Я, скорее, рассматриваю глубокое сходство их подходов к неразличимости, установление его путем обмена и вытекающие из него следствия. Это сходство заставляет меня столкнуться с собственным эгоизмом и с требованием вселенского сострадания, вытекающего из тибетско-буддистской версии неразличимости. Мой подход — через физику и отражение ее принципов в буддизме — предлагает уникальное видение сострадания, еще один краеугольный камень, лежащий, наряду с понятием пустоты, в основе буддизма.
ЕДИНСТВЕННОСТЬ И НЕРАЗЛИЧИМОСТЬ В ФИЗИКЕ
Ребенком я любил играть в шарики. Мои карманы постоянно оттопыривались под тяжестью ярко окрашенных дребезжащих стеклянных шариков. Чертишь в грязи круг, кладешь в центр несколько шариков, кулаками упираешься в землю, держа наготове снаряд в ямке перед ногтем большого пальца; теперь нужно выбить шарики из круга. Я здорово стрелял. У каждого из нас был любимый шарик-«снаряд» и предпочтительные цвета и раскраски.
Теперь представим, что мы положили десять шариков в коробку и основательно потрясли ее. Шарики отскакивают друг от друга и от стен коробки сложным образом. Тем не менее благодаря тому, что их расцветки различаются, мы можем идентифицировать каждый шарик. Мы также знаем, что каждая частица имеет вполне определенную траекторию, независимо от сложности движения или числа шариков в коробке. Стало быть, если мы снимем на камеру, как шарики скачут в коробке, мы легко сможем выявить случаи, когда шарики меняются местами. К примеру, мы без проблем различим запись, на которой красный шарик стартует из левого угла, а черный — из правого, от записи, на которой начальные положения красного и черного шариков поменялись местами. Однако в квантовой механике ситуация совершенно иная.
Простейшей системой, демонстрирующей особенности, с которыми приходится сталкиваться в квантовой механике, является ящик с двумя электронами. (Вы также можете представлять себе протоны, нейтроны и вообще какие угодно элементарные частицы, только если они того же типа.) Не забывая о шариках, представим себе, что на одном электроне выгравирована цифра «1», а на другом — «2», то есть опознавательные знаки. Разумеется, мы не можем пометить электроны, но, тем не менее, они обладают разными физическими свойствами. Описание этих свойств должно, по меньшей мере, включать в себя сведения о локализации частицы и ее квантово-механическом спине. (Квантово-механическое понятие спина не имеет классического аналога, однако мы можем примерно представить его как кручение волчка или колеса, вращающегося с постоянной скоростью. Хотя величина спина остается постоянной, его ориентация относительно выбранных осей координат меняется.) Вспоминая наш опыт с шариками, мы можем предположить, что набор физических свойств единственным образом определяет электрон, снабжая его уникальными чертами. Мы даже можем представить себе, что независимо следим за траекториями первой и второй частицы внутри ящика. Однако здесь наш опыт с шариками направляет нас по неверному пути.
В отличие от шариков, для электронов и других элементарных частиц нельзя указать четко определенную траекторию движения, несмотря на то что система эволюционирует непрерывно. При этом, что сейчас еще более важно, два электрона совершенно неразличимы. Это значит, что математическая замена свойств частицы 1 на свойства частицы 2 не приведет ни к каким заметным изменениям в системе, то есть между этими системами не будет никаких измеримых различий. Хотя такой математический обмен — вполне определенная процедура, она не приводит ни к каким измеримым отличиям. Налицо принципиальное изменение (математический обмен свойствами) без каких-либо эмпирических или измеримых последствий.
С точки зрения макроскопических свойств эта неразличимость, вводимая в квантовой механике через обмен свойствами, кажется очень странной. Тем не менее это фундаментальный принцип. Поэтому целесообразно описать его более точно. Поместим в ящик А электрон е1 с определенными свойствами, или признаками Р1 (в Р1 должна, как минимум, содержаться информация о локализации и спине электрона). Пусть электрон е2 обладает свойствами Р2. Теперь возьмем другой ящик B, в котором Р1 заменено на Р2, а Р2 заменено на Р1 (см. илл. 2.1). Никакие измерения какого бы то ни было характера, проведенные над ящиками А и B, не выявят различий между ними. Словом, неразличимость квантовых частиц означает, что обмен свойствами между частицами не имеет измеримого эффекта.
Независимо от того, сколько электронов содержится в ящике — два или два триллиона, мы ошибочно полагаем, что каждый электрон обладает уникальными признаками, сущностью либо собственной природой, то есть чем-то вроде выбитого на нем «серийного номера». На самом же деле, как показывает обмен частиц, все электроны в данной системе совершенно неразличимы и не обладают своей сущностью или имманентными свойствами. Более того, неразличимые частицы не имеют четко определенных траекторий или путей перемещения, но несмотря на это система непрерывно эволюционирует от одного состояния к другому.
Как мы увидим в следующих главах, для квантовой механики типична ситуация, когда мы имеем дело с непрерывностью в отсутствие имманентной природы, с непрерывной эволюцией системы в отсутствие уникальной или независимо существующей сущности объектов, претерпевающих эволюцию. В следующей главе будет показано, как этот принцип находит свое отражение в буддизме. Там мы увидим, что в Срединном Пути признается уникальность каждого индивидуума и его непрерывность, но отрицаются собственные, имманентные свойства людей и вещей. Например, существует непрерывность персональной кармы, или действия, и вы можете стать уникальным буддой, но при всем этом не подразумевается существование уникального «Я» отдельного человека или его персональной идентичности. Это утонченное мировоззрение, сочетающее в себе идею уникальности с полнейшим отрицанием самостоятельной природы личности. Как мы увидим в следующих нескольких главах этой книги, непрерывность без уникальной идентичности, или собственной природы, составляет ключевой принцип как Срединного Пути, так и квантовой механики.
Неразличимость квантовых частиц — одно из наиболее фундаментальных свойств материи. Это радикальным образом отличается от классической, или ньютоновской, физики и от нашей повседневной жизни, в которой мы считаем само собой разумеющейся уникальность индивидуальных элементов нашего опыта, будь то шарики или люди. Чтобы почувствовать, насколько это отличается от наших привычных взглядов, проведем следующий простой мысленный эксперимент. Представьте, что мы находимся в большом зале, и кроме нас в нем присутствует еще тысяча человек. Вы и я сидим рядом. Если мы поменяемся местами, то сможет ли камера, укрепленная на потолке, зарегистрировать какие-либо изменения в помещении?
Камера могла бы сделать две фотографии, одну до того, как мы поменялись местами, и другую — после. Эти фотографии можно было бы сравнить компьютерным методом, и различия легко были бы выявлены. Даже не говоря о физической уникальности, зарегистрированной камерой, мы инстинктивно полагаем, что обладаем собственной уникальной идентичностью, или индивидуальностью своего «Я», чем-то таким, что недоступно фотоаппарату. Учение о пустоте, которое обсуждается в следующих главах, отвергает такую уникальную идентичность, или существование своего «Я», хотя и признает идентичность в обычном смысле, бережно хранимую в виде удостоверения личности в бумажнике. (Вспомним, что негативное определение пустоты подразумевает, что никакой человек и никакая вещь не обладает независимым, или собственным, существованием, в то время как позитивное определение говорит о том, что явления существуют лишь через свою взаимозависимость и лишь в отношении друг к другу.)
В противоположность нашему опыту с залом, если у вас есть система с тысячью электронами и две частицы обменялись своими наборами свойств, то не произойдет никакого измеримого изменения какого бы то ни было параметра. Система осталась в точности той же, в полном смысле этого слова; макромир ведет себя совершенно по-другому. Другими словами, ни одна элементарная частица не обладает собственной природой, то есть не существует сама по себе. Тем не менее элементарные частицы составляют атомы, молекулы и вообще материальный мир, в котором мы живем.
Неразличимость частиц данного типа в четко определенной системе — важнейший строительный блок в фундаменте квантовой механики. Этот принцип применим к самым ранним моментам Большого взрыва и самым дальним галактикам. Всего две строчки математических выкладок соединяют этот принцип и знаменитый принцип запрета Паули, гласящий, что два электрона в одной и той же системе не могут иметь одинаковые квантовые состояния. Принцип Паули объясняет устойчивость материи, составляющей наши тела и остальную Вселенную. Он также объясняет тонкости атомарных спектров и структуру периодической таблицы элементов.
Нужно помнить, что для макроскопических систем с большим количеством частиц большинство квантовых эффектов пропадают. Тем не менее для данной системы, которую можно считать изолированной от остальной Вселенной, частицы данного типа неразличимы, независимо от их числа.
Это заставляет задуматься о том, что поразительное разнообразие того, что открывается нашим глазам, проистекает из океана неразличимых элементарных частиц, сущностей, не обладающих уникальной идентичностью или индивидуальностью. Чтобы понять следующий параграф, постарайтесь все время помнить о том, что взаимный обмен свойствами между частицами и их неразличимость тесно связаны. В действительности, согласно квантовой механике, само отсутствие измеримых различий в результате обмена утверждает неразличимость, дает нам рабочее определение этого понятия и позволяет на основании неразличимости сделать далеко идущие выводы. Далее я покажу, как понятие неразличимости вводится через взаимообмен в тибетском буддизме, и мы увидим, к какому жизненно важному принципу оно приводит.
НЕРАЗЛИЧИМОСТЬ В ТИБЕТСКОМ БУДДИЗМЕ
Я сижу на террасе в своем любимом кафе, потягиваю кофе и читаю книгу. Случайно я поднимаю голову и вижу проходящих мимо людей. Я не устаю наслаждаться уникальностью каждого из них — всеми этими размерами, формами, цветами, манерами, характерами. Это просто чудо! Невозможно отыскать кого-нибудь, кто бы в точности походил на читателя этого предложения или на его сочинителя. Начиная от Большого взрыва и до самой смерти Вселенной никогда не было и не будет точно такого человека, как вы. Поэтому путь каждого человека к состоянию будды также уникален. Неповторимость нашего пути — одна из причин того, почему так важно иметь гуру или общаться с ламой, способным быть индивидуальным наставником.
Несмотря на нашу поразительную неповторимость, на обычном уровне бесспорную, существуют фундаментальные принципы, согласно которым все мы одинаковы. В действительности, будучи ослеплены уникальностью явлений и окружающим нас разнообразием, мы рискуем забыть о том, что в чем-то мы неразличимы.
В тибетском буддизме неустанно повторяется, что каждый желает быть счастливым и свободным от страдания. Разумеется, вы отличаетесь от меня по неисчислимому множеству существенных признаков. Однако в том, что мы оба хотим счастья и свободы, мы совершенно неразличимы. Существуют, конечно, и другие признаки, по которым мы схожи между собой, но никакой из них не является настолько фундаментально важным, как наше общее желание счастья и свободы и наше равное право быть счастливыми. По аналогии с физикой, если бы мы поменяли местами двух людей и при этом умели бы измерять их желание перестать страдать и обрести счастье и свободу, а также их права на это счастье, мы бы не обнаружили никаких наблюдаемых различий между состояниями до и после обмена. Пожалуйста, помните о том, что буддизм признает нашу уникальность в обычном смысле, которая отражается в номере нашего паспорта, но он также подчеркивает, что мы фундаментально неразличимы в своем стремлении избавиться от страдания, быть счастливыми и свободными и в своих правах на счастье. Здесь я должен остановиться на некоторых следствиях нашей неразличимости.
Этот тип неразличимости для большинства из нас очевиден. Для граждан Америки он имеет особое значение, поскольку Декларация Независимости говорит нам: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью».* Хотя эти самоочевидные истины, прописанные в Декларации, и не осуществляются в полной мере и есть различия между ними и тибетским взглядом на нашу неразличимость, они сходятся в главном. Если иметь дело с такой очевидной истиной, то существует опасность превратить ее в банальность или признать ее верной просто по определению. Как будет показано далее, если мы соглашаемся с тибетским буддизмом в том, что такая неразличимость индивидуумов является фундаментальной истиной, то это приведет к значительным следствиям, не менее важным, чем принцип запрета Паули.
Свойственное всем нам стремление быть счастливым и свободным от страдания ярко проявляется по отношению к нашим семьям и вообще любимым людям. Однако в силу своей универсальности эта истина должна быть верной независимо от наших пристрастий, нашей неприязни, независимо от национальных границ, исторических эпох и так далее. Например, даже человек, которого ненавидят больше всего, даже самый жестокий деспот тоже стремится к счастью и свободе от страдания. И вождь гуннов Атилла, и террорист-бомбометатель, и Мать Тереза Калькуттская — все мы в этом смысле равны. В тибетском буддизме этот уровень неразличимости, по крайней мере, так же важен, как и неразличимость частиц в квантовой механике, поскольку лежит в основе вселенского сострадания. Вселенское сострадание, сердце тибетского буддизма, есть искреннее желание благополучия всем существам, а также воля к действию во имя исполнения этого желания. Будучи универсальным, оно простирается далеко за пределы узкого круга наших близких. Если признать эту неразличимость и ее логическое следствие — сострадание, то эгоистичное поведение, при котором собственные нужды ставятся превыше потребностей других, становится нерациональным. Далай-лама говорит нам: «Красив человек или нет, добр или жесток, он, как и все мы, принадлежит к роду человеческому. Как и мы, он хочет быть счастлив и не хочет страдать. Далее, он имеет такое же право, как и мы, избавиться от страданий и быть счастливым. Итак, если вы признаете, что все люди равны как в своем желании счастья, так и в праве его получить, вы тем самым начинаете сопереживать им, они становятся вам ближе. Приучая свой ум к этому переживанию вселенского альтруизма, вы развиваете в себе чувство ответственности за других; у вас возникает желание деятельно помочь им справиться с трудностями. Это желание не разбирает, кому именно помогать, — оно применимо ко всем существам».
К несчастью, я не всегда руководствуюсь логикой в своих поступках. Моя самовлюбленность, мой эгоцентризм перевешивает мое понимание нашей неразличимости в желании счастья и свободы от страдания. Однако все великие учителя буддизма говорили, что наша самовлюбленность, наша непрерывная забота о своем эго и его желаниях на самом деле является труднейшим препятствием на пути к счастью, тогда как любовь и забота о других являются величайшими источниками радости и удовлетворения. Например, Шантидева, индийский мыслитель восьмого века, один из самых ярких светочей на небосводе тибетского буддизма, говорил:
Всякое блаженство, какое только есть в этом мире,
Проистекает из стремления принести счастье другим.
Всякое страдание, какое только есть в этом мире,
Проистекает из стремления к собственному счастью.
В течение многих лет я считал, что все это ерунда. Я думал, что чем больше внимания я буду уделять моим желаниям и своему материальному удобству, тем счастливее я буду. И даже теперь, когда я кое-что понимаю в мудрых изречениях Шантидевы, бескорыстие еще не стало неотъемлемой частью меня самого. Мне не всегда удается следовать этой мудрости в повседневной жизни. Зная об этом, Шантидева предлагал специальные упражнения, помогающие нам побороть наш эгоизм и выявить нашу фундаментальную неразличимость. Он писал:
Всякий, кто желает быстро освободить
Других и себя самого [из колеса самсары],
Должен прибегнуть к высшей тайне —
[Медитации о] замене себя другими.
Таким образом, совсем как в квантовой механике, чтобы выявить неразличимость, мы должны произвести обмен. К сожалению, «высшая тайна — [медитация о] замене себя другими» гораздо сложнее, нежели обмен свойствами элементарных частиц. Математика обмена частиц свойствами проста и, разумеется, способствует тому, чтобы нам, в эмоциональном смысле, было все равно, какая частица какими свойствами обладает. Мы просто не отождествляем себя с электронами или протонами. Однако мы пережили бесчисленное множество инкарнаций, отождествляясь с эго и связанным с ним телом, считая его реальным, или независимо существующим, и стремясь исполнить его неутолимые желания. Такая идентификация, или отождествление с самим собой, то есть ложная вера в независимо существующее эго, немедленно порождает самовлюбленность и эгоцентризм. Этот процесс столь неотвратим, столь стремителен, что сменить любовь к себе на любовь к ближнему становится невероятно трудно. Несмотря на эти трудности, мы можем выявить неразличимость как в физике, так и в тибетском буддизме посредством процедуры обмена. Чтобы помочь нам совершить более сложный буддистский обмен, Шантидева предлагает отличное упражнение, в котором подробно описывает, как мы должны манипулировать своим воображением. Упражнение состоит в следующем.
Как правило, мы разделяем все человечество на три группы: люди, которых мы считаем ниже себя; те, которых мы считаем равными себе и, следовательно, соперниками; и, наконец, те, которых мы признаем превосходящими нас. Основание для такого разделения — будь то духовные достижения, образование, деньги и что-либо иное — варьируется от человека к человеку. Однако всегда деление производится на три группы. Мы, с одной стороны, ощущаем собственную важность по отношению к людям, стоящим ниже нас, с другой стороны, испытываем чувство соперничества по отношению к равным себе и, наконец, завидуем людям, которые нас превосходят. В этом упражнении нам нужно сначала поставить себя на место того, кого мы считаем ниже нас. Мы мысленно меняемся индивидуальностями с этим человеком. Необходимо как можно явственнее представить себя на его месте и затем взглянуть на себя самого его глазами, завидуя себе или подвергая себя критике, как сделал бы он.
Позвольте мне привести пример, который будет очень полезен для профессоров. Представьте профессора, который очень высоко оценивает себя самого, свой незаурядный ум, свою способность четко формулировать идеи, манипулировать ими и так далее. Теперь, скажем, ему приходится часто общаться с секретаршей, и это доставляет ему массу хлопот. Разумеется, в глубине души он полагает, что секретарши — это низшая форма жизни. Тогда, выполняя упражнение Шантидевы, наш профессор мысленно становится секретаршей и пишет на листочке нечто вроде: «Я так много работаю. Я не успеваю выполнять задания, а он [профессор] постоянно сваливает все новые и новые бумаги на мой стол и жалуется, что я недостаточно расторопна. Его никогда не устраивает ни качество, ни количество сделанного мною. Мне всегда так страшно просить его отпустить меня пораньше, когда мой ребенок болен или мне самой нужно к врачу. Ко всему прочему, он часто отпускает пренебрежительные замечания о женщинах. Но я должна возиться с этими бумагами и выполнять эту работу как можно лучше. Он прошел все эти свои университеты и имеет такие привилегии, которые мне даже не снились. Он высокомерный, эгоистичный и чуть ли не лопается от собственной важности. Он ни на миг не задумывается о моих потребностях и ни разу не похвалил меня за хорошую работу. Несмотря на все его образование и ученые степени, ему незнакома нормальная человеческая доброта».
Конечно, такой безнадежный профессор вряд ли станет выполнять подобное упражнение, но я уверен, вы поняли основную мысль. Хотя у Шантидевы нет указания на то, что при таком обмене нужно что-либо записывать, мне кажется, запись делает переживание более конкретным и действенным, нежели если бы все происходило только в воображении. Когда я рассказал содержание этой главы в монастыре Намгьял в Итаке, штат Нью-Йорк, то бывший главный наставник монастыря, Лхарампа Геше Тхуптен Кункхен, согласился с тем, что записывать все это — хорошая мысль. Впоследствии вы сможете использовать записанное в своей медитации и сделаете свое переживание более глубоким.
Описывая мысленные упражнения, Шантидева использует слово «я» для обозначения человека, который считается более низким, и «он» — чтобы обозначить выполняющего упражнение (то есть вас или меня). Ставя себя на место более низкого человека, нам нужно сказать:
«Его почитают, а не меня.
Я не нажил столько добра, сколько он стяжал.
Его хвалят, меня хулят.
Он счастлив, а я страдаю.
Я занят грязной работой,
А он пребывает в праздности.
Он — великий мира сего,
Я же — ничтожество, лишенное достоинств».
(Должен признаться, я сам предаюсь таким стенаниям в тяжелые времена.) Затем Шантидева просит нас подвергнуть себя критике с точки зрения менее достойного человека. Например, недостойный мог бы так критиковать нас за отсутствие сострадания:
«Нет у него сострадания к тем,
Кто пребывает в ядовитой пасти дурных уделов.
Он кичится своими достоинствами
И жаждет превзойти мудрецов».
Наконец Шантидева просит нас отчетливо представить себя кем-либо, кого мы считаем менее достойным, и с его позиции позавидовать себе или подвергнуть себя критике. В зависимости от того, кем вы конкретно себя представляете, вы можете выбирать разные слова для выражения зависти к вам или недовольства вами.
Далее мы ставим себя на место равного нам, как мы считаем, человека. Потом нужно постараться почувствовать сопернические чувства, которые испытывает наш конкурент по отношению к нам, и опять-таки подвергнуть себя критике с его точки зрения.
Наконец нужно встать на место того, кто, по нашему мнению, превосходит нас, и уже с этой позиции раскритиковать себя в пух и прах, пообещав сделать все, чтобы не дать нам быть счастливыми. В действительности не совсем понятно, как такой человек может быть более достойным, если он позволяет себе так говорить о нас:
«Если есть у него богатство,
Силой я его отберу.
Если будет он на меня трудиться,
Заработает только на пропитание.
Счастье я у него отниму,
Обрекая его на страдание,
Ибо сотни раз в самсаре
Он причинял мне вред».
В квантовой механике мы мысленно заставляем частицы обмениваться свойствами, а в этом упражнении мы переносим свое самолюбование и свою самовлюбленность из привычного расположения в нашей телесно-душевной организации в новое место, представляя себя личностью менее достойной, равной нам или превосходящей нас. С этих трех различных точек зрения мы испытываем сильную зависть, чувство соперничества и чувство превосходства. Далее мы подвергаем себя критике с этих трех точек зрения. Выполняя это упражнение с должной концентрацией и достаточно отчетливо, мы учимся ставить себя на место другого человека. Тем самым мы ослабляем свою привязанность к собственному «Я» и фактически меняемся этим «Я» с другим. Наряду с совершенствованием нашей личности, мы ослабляем ложное чувство собственного независимого существования, в котором, как не устают повторять тибетцы, коренится все наше страдание. Найдите несколько минут, поставьте себя на место человека из каждой из трех групп и выполните упражнение письменно. Возможно, это не будет очень занимательно, но даст вам некоторый опыт перевоплощения.
Как говорит Геше Келсанг Гьяцо в своем великолепном комментарии «Достойное созерцания» (‘Meaningful to Behold’) к тексту Шантидевы: «Главная цель этой медитативной техники — стабилизировать и усилить нашу способность на самом деле обмениваться собой с другими и, соответственно, разрушить самовлюбленность. Посредством такого обмена сознание становится необыкновенно сильным и полным искреннего сострадания, у нас развивается чрезвычайно сильная мотивация к бодхичитте [альтруистическому стремлению к просветлению ради блага всех существ]. В действительности, развившаяся таким образом бодхичитта является, как правило, более сильной, чем в семеричном причинно-следственном методе [обсуждавшемся в предыдущих главах]».
Важно отметить, что, когда мы обмениваемся персональной идентичностью с другим человеком, негативные чувства, такие как зависть, снобизм, недовольство, направлены на нас самих. В отличие от этого, когда мы испытываем подобные негативные эмоции по отношению к другому человеку, это похоже на черную магию — это нечто противоположное деятельности бодхисаттвы. (Идеал бодхисаттвы состоит в поиске пути к освобождению, в наибольшей степени уменьшающего страдание существ.) Если мы достаточно сильно сосредоточенны, такая направленная негативная мысль может нанести вред другому человеку. Однако если мы не слишком сосредоточенны, такие мысли вполне могут повредить нам самим.
В упражнении Шантидевы отчетливое воображение заменяет математические преобразования в квантовой механике. Вместо того чтобы обменивать свойства частиц для выявления их неразличимости, здесь мы мысленно обмениваемся собственным «Я» и своей точкой зрения с другим человеком, чтобы обнаружить нашу фундаментальную неразличимость. Выполняя это упражнение снова и снова, мы в конце концов научимся обмениваться «Я» с другими и тем самым напрямую испытывать нашу фундаментальную неразличимость — то есть напрямую почувствуем, что каждый стремится к счастью и свободе от страдания. И затем, несмотря на наши индивидуальные различия, эта неразличимость станет частью действительности, преобразуя наш мир и нас самих. Подобно тому как принципиально важные свойства материи следуют из квантовой неразличимости, из личностной неразличимости следует сама бодхичитта. Эффективная практика упражнения по замене своего «Я» на «Я» другого человека может превратить безжизненное и пустое высказывание в истину, руководящую каждым нашим действием. Таким способом тибетцы связывают воедино любовь и знание.
НЕОБХОДИМОСТЬ СОСТРАДАНИЯ
Нужно признать, что через обмен собственным «Я» с другим человеком наша неразличимость становится живой действительностью, а не только пустым словом. Если мы, несмотря на наши очевидные различия, на самом деле признаем, что в своем желании счастья, свободы от страданий мы неотличимы друг от друга, как элементарные частицы, что эта истина так же универсальна, как и принцип неразличимости в физике, и что это применимо ко всем когда-либо жившим людям от зарождения человечества до настоящего времени, то мы должны принять на себя огромнейшую ответственность. Как я могу продолжать жить в роскоши, когда в мире столько страдания? Как я могу оправдать потакание своим материальным желаниям, если столько людей каждую ночь засыпают голодными? К примеру, последние статистические данные показывают, что в 2002 году более 840 миллионов людей в мире недоедали, причем 799 миллионов из них — из развивающихся стран. Более 153 миллионов из них к тому моменту не достигли пятилетнего возраста. (Для сравнения: население США составляет 300 миллионов человек, то есть примерно 4,6% населения земного шара.)
В противоположность этому, согласно результатам «Национального исследования здоровья и питания», проведенного Центром по контролю заболеваемости США в 2003–2004 годах, 67% граждан США старше одиннадцати лет имеют лишний вес, а 32% страдают от ожирения. Зная об этих цифрах, как я могу признавать неразличимость всех людей и тем не менее оправдывать использование ресурсов исключительно в моих интересах?
Анализ, предпринятый всемирно известным философом и специалистом по этике Питером Сингером, особенно остро ставит эти моральные вопросы. Я буду следовать за Сингером, но сначала расскажу небольшую историю.
На территории Колгейтского университета есть неглубокий, но очень красивый прудик, по которому плавают гуси и утки. Однажды я шел мимо этого прудика на свою лекцию о Тибете и увидел, что маленькая девочка упала в воду и тонет. Я прыгнул в пруд и вытащил ее на берег. Моя одежда, как и следовало ожидать, испачкалась, из-за чего я вынужден был пойти домой переодеться и, соответственно, пропустить занятие, однако каждый согласится, что я поступил правильно. Если бы поблизости были люди, которые просто игнорировали бы тонущую девочку, то это не избавило бы меня от обязанности спасти ее.
Сходив домой, чтобы переодеться, я вернулся в свой кабинет, заглянул в свой почтовый ящик и обнаружил там обращение от «Оксфама», Оксфордского комитета помощи голодающим. Они хотели оказать гуманитарную помощь многочисленным голодающим в Дарфуре, Судан. Я был просто завален всевозможными просьбами о помощи. Мои счета накапливались, а я собирал деньги на новую машину. Я опустил это обращение в мусорную корзину. Все понимают мое положение. Никто меня не осуждает.
Но постойте! Разве голодающие в Дарфуре не хотят быть счастливыми и свободными, разве не хотят избавиться от страдания так же, как маленькая тонущая девочка? Является ли мое сострадание лишь локальным, а не вселенским — и распространяется ли оно только на тех, кто физически находятся рядом со мной или только на моих близких? Сегодня, когда изображения Дарфура и новости об этих событиях находятся на расстоянии нажатия кнопки мыши, должен ли я помогать только тонущей маленькой девочке, не обращая внимания на голодающих африканцев? В то время как я могу снять с моей кредитной карточки сто долларов и тут же перевести их в поддержку голодных африканцев, всего лишь несколько раз нажав на клавишу мыши, является ли, с нравственной точки зрения, приемлемым потратить эту же сумму в модном ресторане?
Я не одинок в своем отказе помочь менее удачливой стране, в отказе действовать, признавая, что неразличимость распространяется не только на ограниченный круг моих близких. Например, в среднем в 2002–2005 годах среди членов Комитета содействия развитию (Development Assistance Committee, DAC) финансовые вложения Соединенных Штатов в экономику развивающихся стран (Official Development Assistance, ODA) по отношению к валовому национальному доходу (Gross National Income, GNI) были наименьшими. Ниже, на илл. 2.2, показаны последние данные по процентному отношению ODA к GNI в разных странах в 2005 году; видно, что Соединенные Штаты занимают не последнее, а предпоследнее место. Это скромное улучшение обусловлено в основном освобождением от задолженности опустошенных войной Ирака и Афганистана и оказания помощи этим странам, а не возрастанием вложений в экономику наиболее нуждающихся стран. Поскольку за увеличение ODA ответственны американская «война с террором» и связанные с ней внешнеполитические интересы, на самом деле ситуация еще хуже, чем представлена на этом и без того удручающем графике. С ODA связано множество сложных вопросов, которых я не буду здесь касаться. Печально то, что «вложения богатых стран не составляют и половины вложений этих же стран в начале 60-х годов, хотя тогда они были куда менее благополучны».12 Как гражданина Америки, меня очень огорчает этот график и то, что Соединенные Штаты так проигрывают остальным странам, состоящим в DAC. Горечь всего этого усиливается постоянно практикуемым обменом своего «Я» с другими, при котором я в какой-то степени чувствую неотличимость меня от кого бы то ни было, включая голодающих в Африке.
Зияющая бездна, отделяющая богатых от бедных, — проблема всего человечества; за последние десять лет она увеличилась вдвое. Бывший президент Всемирного Банка сообщает: «Сегодня 80% валового внутреннего продукта находится в руках 20% населения Земли. Мировая экономика составляет 30 триллионов долларов, и 24 триллиона из них сосредоточено в развитых странах. Доход 20 самых богатых стран в 37 раз превышает доход 20 беднейших стран, и эта цифра удвоилась за последние десять лет. Таких различий не должно быть».
Ввиду этого неравенства Питер Сингер говорит о нашей ответственности: «Теперь я хочу отметить следующее: если в наших силах предотвратить что-то плохое, не жертвуя при этом чем-либо столь же нравственно значимым, то предотвратить это — наша моральная обязанность. Говоря „не жертвуя чем-либо столь же нравственно значимым“, я имею в виду, что наше действие не должно приводить к столь же плохому событию, или быть неправильным само по себе, или мешать распространению морального благополучия, столь же значимого, как и то несчастье, которое мы можем предотвратить. Этот принцип кажется почти столь же неоспоримым, как и предыдущий [страдание и смерть от отсутствия пропитания, жилья и медицинского обслуживания — это плохо]. Он требует от нас всего лишь предотвращения плохого и распространения хорошего, и только в том случае, когда мы можем сделать это, не принося в жертву не менее важное».
Сингер сокращает и несколько смягчает свое утверждение, говоря: «…если в наших силах предотвратить что-то плохое, не жертвуя при этом чем-либо столь же нравственно значимым, то предотвратить это — наша моральная обязанность». Он выводит из своих умозаключений следующее: «Кажущаяся бесспорность только что указанного принципа обманчива. Если бы он работал даже в ослабленной форме, то наша жизнь, наше общество и наш мир претерпели бы фундаментальное изменение. Ибо этот принцип не принимает во внимание, во-первых, близость или удаленность. Он не рассматривает какие-либо моральные различия между случаем, когда тот, кому я могу помочь, — это сын соседа, находящийся в десяти ярдах от меня, и когда это бенгалец, чьего имени я никогда не узнаю и мне до него десять тысяч миль. Во-вторых, этот принцип не различает случаи, когда я — единственный, кто может помочь, и когда я — один из миллионов».
Если мы признаем свою неразличимость, потому что каждый стремится быть счастливым и свободным от страдания, мы неминуемо придем к этим же выводам. Однако, когда я привел этот аргумент ученикам на своих лекциях о Тибете, они сказали, что совсем другое дело, когда человек тонет или голодает в непосредственной близости от тебя. В этом случае ваша обязанность помочь очевидна, но ее намного сложнее осознать, если это происходит на расстоянии. Даже для опытного пользователя Интернета близость в смысле нажатия кнопки мыши — совсем не то, что физическая, непосредственная близость.
Однако универсальный принцип, такой как неразличимость электронов, должен быть справедливым и в момент Большого взрыва, и в отдаленных галактиках, так же как он справедлив для моего тела, от рождения до смерти. Точно так же свойственное каждому из нас стремление быть счастливым и свободным от страдания присуще всем, независимо от времени и места; иначе это не универсальный принцип. Сингер это хорошо понимает. Если мы примем нашу неразличимость как универсальный принцип, нам негде будет укрыться от вытекающих из него моральных требований.
Также, однако, ничто не скроет от нас то, насколько мы далеки от идеала бодхисаттвы. Действительно, как напомнил мне профессор колледжа Диккинсон Ларс Инглиш, буддисты верят, что духовные практики и распространение учения, а не только распространение материальных благ являются важными формами выражения идеала бодхисаттвы. Однако, как говорится в вышеприведенной цитате, несмотря на то что Далай-лама активно действует во имя благополучия всех существ и непрерывно учит буддизму, он считает, что материальная помощь также необходима. Его Святейшество, безусловно, знает о требованиях, следующих из нашей неразличимости. Он пишет: «Я глубоко уверен, что жизнь в роскоши недостойна. Когда я останавливаюсь в уютном отеле и наблюдаю, как люди едят дорогие блюда и пьют дорогие напитки, а на улице вижу других людей, которым негде даже переночевать, — меня это очень тревожит. Я еще больше убеждаюсь в том, что не отличаюсь ни от богатых, ни от бедных. Все мы одинаковы в своем желании счастья и отсутствия страданий. И у нас равные права на счастье. И в результате я понимаю, что, если бы я увидел проходящую мимо демонстрацию рабочих, я бы обязательно присоединился к ней. И тем не менее я, человек, который высказывает подобные суждения, отношусь к числу тех, кто наслаждается комфортом отеля. Наверное, я должен не останавливаться на словах. Правда и то, что у меня есть несколько пар ценных наручных часов. И хотя я понимаю, что, если продам их, смогу, пожалуй, построить несколько домиков для бедных, пока еще я этого не сделал. Далее, я хорошо понимаю, что, если начну соблюдать строгую вегетарианскую диету, я не только подам хороший пример, но и буду способствовать спасению жизней невинных животных. Пока что я этого не делаю и, следовательно, вынужден признать расхождение в некоторых областях между моими принципами и делами. В то же время я не считаю, что каждый может или должен подражать Махатме Ганди и жить жизнью бедного крестьянина. Такое самопожертвование великолепно и заслуживает всяческого почтения. Но сделаем своим девизом слова „делай столько, сколько можешь“ — и не будем впадать в крайности».
Здесь мы видим, что и Далай-лама отлично понимает нашу неразличимость, равенство наших прав на счастье и свободу от страдания. Но притом, что даже Далай-лама, бодхисаттва сострадания, признает «расхождение в некоторых областях между [св]оими принципами и делами», что же остается тем из нас, кто борется со своим эгоцентризмом, воспитывая в себе бодхичитту? Как ни печально, я не знаю ответа, я могу только сознавать свои недостатки и принять решение их исправить. Эта решимость (хотя у меня и были некоторые сомнения) отчасти нашла свое выражение в том, что весь гонорар за эту книгу будет передан «Оксфаму» и другим организациям, помогающим уменьшить человеческие страдания.