«Отчего ослепительна красота знаменитой Елены, из-за которой столько сражались, или женщин, подобных Афродите?.. Нас постоянно волнует форма... Красота волнует нас, когда проникает к нам в душу; но ведь глазами воспринимается лишь форма» (Плотин «Эннеады», V)
Мы не всегда и не во всем считаем себя правыми — понимаем, что до истины нужно еще докопаться и для этого необходимо учиться. Но мы как-то естественно полагаем, что уж для суждения о красоте специальной подготовки не нужно. А все разногласия — лишь вопрос разницы вкусов. Но, возможно, дело не только в этом, и красота может поставить передо мной самим вопрос: кто я, судящий о ней?
Век XIX противоречив во многих отношениях, в том числе и в живописи. На смену академизму приходит реализм, хвалимый и превозносимый (наверное, вполне заслуженно) в советское время, ибо обращается к очень актуальным и острым темы. Однако правда в одном вовсе не означает неправды в другом. Если реализм помогал увидеть существующее вокруг нас, то академизм, в каком-то смысле, — существующее внутри нас. Его обращенность к античности, к великим примерам и образцам древности так же органична и естественна для человека, как и сострадание к боли вокруг.
Об одном из «академиков» и пойдет речь. Это Генрих Ипполитович Семирадский — польский и русский художник, ныне не очень популярный. Его репродукций нет в школьном учебнике по литературе, его картин не так уж и много в наших музеях. И все же те немногие, что есть, заслуживают внимания.
Речь пойдет только о трех из них: «Фрина на празднике Посейдона в Элевсине» (Русский музей, 1889), «Танец среди мечей» (Третьяковская галерея, 1881) и «Женщина или ваза» (Музей Фаберже, 1878), которая, как кажется, открывает интересующую нас тему. Хотя сюжеты всех трех отличаются друг от друга, тем не менее создается ощущение, что художник исследует один и тот же вопрос. Вопрос о прекрасном. Точнее о том, как мы воспринимаем прекрасное.
На картине «Женщина или ваза» мы видим прекрасную пленницу и двух мужчин — отца и сына. Первый держит в руках красивую вазу и, судя по всему, решает, что приобрести: ее или рабыню. Второй, сын, вопрос для себя уже решил. Нам это понятно по его взгляду на девушку.
На втором полотне мы видим сбросившую свои одежды женщину, танцующую меж воткнутых острием вверх мечей. Ее танец созерцают несколько украшенных розовыми венками мужчин, молодых и пожилых, а также несколько девушек-музыкантов. И хотя в центре картины — танцовщица, внимание вызывает не только она, но и пирующие. Их образы Семирадский повторит спустя несколько лет во «Фрине». Один из стариков расплылся в улыбке, другой глубоко задумался… Один юноша хлопает в ладоши, пожирая танцовщицу глазами, другой застыл в восхищении… Лиц девушек-музыкантов мы не видим, но они тоже смотрят на нее.
И, наконец, третье, последнее и самое масштабное из полотен — «Фрина на празднике Посейдона».
...Плавно, как будто бы чуткой ногою едва пригибая
Стебли росистых цветов, по прибрежию — далей и далей —
К самой окраине мыса она подошла; не внимая
Шепоту ближней толпы, развязала ремни у сандалий;
Пышных волос золотое руно до земли распустила;
Перевязь персей и пояс лилейной рукой разрешила;
Сбросила ризы с себя и, лицом повернувшись к народу,
Медленно, словно заря, погрузилась в лазурную воду.
Ахнули тысячи зрителей; смолкли свирель и пектида;
В страхе упав на колени, все жрицы воскликнули громко:
«Чудо свершается, граждане! Вот она, матерь Киприда!»
Так ослепила своей олимпийской красой незнакомка...
Всё обаяние девственных прелестей, всё, чем от века
Жен украшала природа иль смелая мысль человека,
Всё эта женщина образом дивным своим затмевала...
Л. Мей «Фринэ» (1855)
Сюжет картины взят Семирадским из «Пира софистов» Афинея Навкратийского, в котором описывается случай, произошедший в IV веке до н.э. во время празднования Элевсинских мистерий (вероятно, это был второй день, когда торжественное шествие мистов спускается к морю со статуей Афродиты). Фрина — одна из самых прекрасных женщин Эллады, если не самая прекрасная, возглавила это шествие, исполняя роль Афродиты. По преданию, восхищенные ее красотой и используя ее как модель, создали свои шедевры Пракситель (Афродита Книдская) и Апеллес (Афродита Анадиомена).
«...Давно я мечтал о сюжете из жизни греков, дающем возможность вложить как можно больше классической красоты в его представление. В этом сюжете я нашел громадный материал! Солнце, море, архитектура, женская красота и немой восторг греков при виде красивейшей женщины своего времени, — восторг народа-художника, ни в чем не похожий на современный цинизм обожателей кокоток…», — писал Семирадский, начиная в 1886 году работу над картиной. Ради исторической правды он специально посетил Грецию и Элевсин, поэтому на полотне действительно можно узнать Элевсинский залив Эгейского моря и знаменитый остров Саламин. Но давайте обратим внимание не только на великолепный пейзаж и колорит. Даже не на саму прекрасную Фрину, а на множество глаз, обращенных к ней.
Нет среди них безучастного или равнодушного. Все смотрят и все переживают увиденное. Но одно ли и то же они видят?
Вот седовласый старик. Его взгляд суров. Неужели он сердится на красоту? Вот девушка как будто отшатывается от Фрины с недовольным видом. Неужели ее испугала красота? Вот черноволосый юноша с кифарой и зрелый муж, прикрывший ладонью глаза от солнца, всматриваются во Фрину. Лысый старик с посохом щиплет седую свою бороду. Справа юноша в красном хитоне сжал руку своего спутника. Что за чувства, что за страсти бушуют в них? Полуобнаженный юноша бросает к ее ногам свой лавровый венок. Юноша в длинном голубом хитоне всплеснул руками. Увенчанный лавром поэт и музыкант восхищенно смотрит на нее… Лишь одна маленькая девочка отвернулась, ей более интересны драгоценности, лежащие в ларце.
Так что же видят они? Неужели одно и то же? Вряд ли. Кто-то созерцает красивую женщину и влюбляется в нее, кто-то видит конкурентку, кто-то — позволившую себе слишком много гетеру, кто-то — нечто недоступное в силу почтенного возраста, а кто-то — просто красоту, которой можно восхищаться и вдохновляться без желания обладать… Ведь нельзя же обладать неуловимым, постигаемым лишь душой и разумом Идеалом, Прекрасным, которое лишь являет себя в преходящей форме. Но почему?
Мудрый Плотин, видевший завершение той великой эпохи, описывал три этапа движения человека к совершенству. Вначале нас привлекает лишь прекрасная форма — оболочка Красоты, ее тело, и мы влечемся к нему желанием обладать им. Другими словами, мы видим не красоту, а красивое, причем в «ауре» наших страстей, страхов, настроений, эмоций. Затем наше понимание Прекрасного становится более глубоким, и мы обретаем способность пережить красоту образа, красоту звука, даже красоту мысли или поступка. И, наконец, вершиной этого процесса будет момент, когда душа наша начнет видеть не множество красивых предметов и явлений, а Прекрасное, являющее себя в них. Возможно, именно в этом и нужно искать причины различий в нашем восприятии прекрасного… Разные не просто вкусы, разные мы. Это и есть этапы становления философа, путь практического обучения, мерилом которого становятся наши внутренние перемены и, как следствие, перемены в нашем видении и понимании мира. В процессе обучения нам предстоит подняться от поверхностных эмоций, отражающих наши инстинкты, привычки, страхи или желания, до способности видеть суть вещей, способности воспринимать и непосредственно переживать идеи.
Закончим мы словами того же Плотина: «...Каким же образом, с помощью какого средства, как кто-либо может созерцать неизреченную красоту, как бы остающуюся во святая святых и не выходящую наружу, дабы не узрел ее и непосвященный? Пусть тот, кто может, идет и проникает внутрь, оставив снаружи телесное зрение и не обращаясь назад к прежнему блеску и красоте тел. Ибо тому, кто взирает на прекрасное в телах, не следует гнаться за ним, но зная, что оно — образ, след и тень, стремиться к тому, образом чего оно является…»
Илья Барабаш