Верным пером восхваляли поэты красоты восходящих и увядающих солнечных лучей, лесных опушек и морских просторов. Художники запечатлели на своих полотнах очарование Парижа и строгость средневековых замков. Влюбленные прогуливались по высоким набережным, уютным улочкам, лесным тропинкам. Но для него самым невероятным, романтичным, многомерным местом всегда был вокзал. Он любил этот пыхтящий запах металла. Любил длинные перроны и расходящиеся во всех направления рельсы. Любил глубокие, пронзительные гудки, напоминавшие трубный голос каких-то мифических существ. Любил наблюдать за людьми. Спешащими и смущенными. Ему нравилось заглядывать им в глаза, читать в них какое-то особое выражение, взаимное понимание и теплоту. Но более всего он надеялся встретить те единственные, особые глаза! Ему казалась, что такая встреча должна произойти непременно здесь, в этом месте, где соединяются множество дорог.
Жизнь, конечно, не стояла на месте, шла своим чередом. Были в ней и друзья, и отношения. Но каждую осень, когда природа наливалась желтизной и покрывала всё светлой тоской, в его душе снова вспыхивала надежда на неминуемую встречу. И он шёл на вокзал, чтобы под сводом пасмурного неба прогуляться по перрону, и кто знает, может быть….
Сначала он увидел её пальто. Серое, немного напоминающее шинель. Тонкая рука крепко держала увесистую сумку. Она шла вдоль поезда не слишком быстро, но уверенно. Не было в её походке ни излишнего кокетства, ни нервной суетливости. Она остановилась у своего вагона. Он встал в паре метров за ней. Короткий разговор незнакомки с проводником. Всего несколько слов, здравствуйте, спасибо… ничего не значащих, стандартных слов. Но какой же приятных голос, не слишком высокий, плавный, глубокий. Через несколько мгновений она скрылась в вагоне.
- Нет, нет, я просто тут стою.
И он стоял! Не в силах шелохнуться, надеясь в окошке увидеть её. Через несколько мгновений она появилась. Села прямо напротив того места, где он переминался с ноги на ногу. Их глаза встретились. Сначала она взглянула лишь мгновенно, едва вспорхнув ресницами. Но видимо почувствовав, что он не отводит взгляда, посмотрела уже прямо и внимательно. На губах дрогнула еле заметная улыбка.
Какое множество глаз он повидал на своём веку! Всех возможных цветов, форм и возрастов. Он почти умёл угадывать в глазах, то единственное настоящее, которое всегда искал. Из них словно струилось что-то живое, не замутненное, не механическое, но хрупкое и сильное одновременно.
И здесь, на этом сером перроне, по ту сторону мутного стекла вагона, смотрели именно такие, особые глаза.
Его бросило в жар, он сунул мигом вспотевшие руки в карман. Что делать? Попроситься у проводника войти в вагон, подойти к ней. И что дальше? Что он ей скажет? Почти наверняка он ей совсем, до самой глубокой крайности НЕ НУЖЕН.
Шли минуты, уходящие навсегда. Он стоял, смотрел то на свои ботинки, то на бегущие куда-то на север рельсы, то на неё.
Если бы только она дала ему какой-то знак, но какой! Он и сам не мог ответить на этот вопрос.
Тут в голове промелькнула, словно круг для утопающего, спасительная мысль. А что, если я ошибся. Вот я подойду к ней, а она мне скажет какую-то несусветицу и пошлость. Ведь стекло действительно мутное, и разве можно вот так, в мимолетной встрече и взгляде на самом деле что-то разглядеть.
Знакомый гудок, возвещающий об отправлении поезда, прозвенел глухой болью в ушах. Ноги обдал жар вырывающегося из-под поезда дыма. Быстро, словно боясь, что от жгучего стыда он сам вспыхнет словно сухая деревяшка, он развернулся спиной к вагону и быстром шагом двинулся прочь.
