Во Вселенной — как во внешней, той, что нас окружает, так и во внутреннем мире — все взаимосвязано, голографично, все ускользает от привычной логики и линейного образа мышления, которые дробят мир на части и, исследуя одну проблему, забывают, что предмет исследования неотделим от жизни в целом и является лишь одной из ее граней.
Поскольку невозможно приспособить реальность к нашему образу мышления, необходимо наше мышление приспособить к реальности.
Понимание того, что целое присутствует в каждой своей части и каждая часть есть некоторый, может быть неполный, образ целого, ведет к многостороннему подходу, исследованию объекта со всех сторон, к постепенному приближению к объекту и слиянию с ним.
Из этого слияния рождаются символические структуры, выражающие глубокую, многогранную сущность вещей и парадоксальную природу жизни, где нечто есть не только А, но и Б и где одна вещь имеет множество значений, поскольку одновременно принадлежит различным планам существования.
Традиция и рождение философии
Хотя разделение мифа и логоса в западной культуре связывают с зарождением философии, причиной этого разделения была не философия. Философия возникает почти одновременно на Востоке и на Западе, но на Востоке она не отрицает традицию, а опирается на нее и продолжает ее.
Должны были существовать исторические предпосылки этого разделения: политические реформы и сопутствующие им перемены. В те времена Афины потрясает кризис аристократических ценностей, которые были опорой общества на протяжении многих веков. Одновременно происходит усиление власти демоса и провозглашение превосходства разума над традицией. Вместе с тем возникают сомнения в правдивости всего, о чем рассказывают религиозные предания.
Профанация традиционных ценностей и верований порождает сомнения в том, о чем повествуют священные писания. Существуют ли вообще боги? То, что раньше воспринималось в качестве истины, стало считаться выдумкой. Некоторые софисты утверждали, что боги не существуют, что они лишь персонификация природных явлений, придуманная для того, чтобы устрашать человека, отвращать его от злых поступков и облегчать правителям контроль над народом.
Эти идеи, распространившиеся среди греческой аристократии, свидетельствуют о кризисе традиционных форм религиозности, ибо многие люди стали считать себя выше религиозной традиции. Подобное происходило много раз на протяжении истории, начиная со времен Сократа и заканчивая XX веком. Атеизм, как пишет Платон, при отсутствии морали приводит к появлению людей, которые, если достаточно образованы, могут стать тиранами, демагогами, военачальниками и софистами (Платон, Законы, 908).
Воспитание, метафизика и миф
Греческие мифы, как и мифы других народов, изображают богов не в лучшем свете. Все боги тем или иным способом грешат. Они участвуют в битвах за власть, спорят между собой и обманывают друг друга, плачут и смеются, совершают самые страшные преступления.
Кронос поедает своих детей, Зевс переходит от одного любовного приключения к другому, Гермес появляется в образе воришки, Дионис беспричинно убивает своих спутников… А все эти поступки противоположны неизменной и совершенной сущности божественного.
Платон отвергает идею антропоморфного божества, которое действует в мифе. Бог всемогущ, благ и справедлив, он совершенен, и единственная форма почитания Бога — это практика моральной добродетели, моральное совершенствование. Платон также выступает против легенд и мифов, приписывающих богам страсти, слабости и преступления, характерные для человека. Поэтому Платон, а потом и все его последователи настаивают, чтобы мифы, которые использует философия с целью воспитания и формирования молодой души в духе «аретэ», были очищены от всех элементов, где говорится, что божество плохое или выступает как причина зла, или заменены другими мифами, в которых боги изображаются в соответствии с их метафизической природой.
По словам Платона, юная неопытная душа не способна отличить, где содержится иносказание, а где — нет, и поэтому ей можно рассказывать лишь философские мифы, которые побуждают ее к добродетели. Другие мифы, наделенные глубоким символическим и метафизическим смыслом, можно исследовать лишь при достижении духовной зрелости. В молодости человек еще не обладает критериями и легче усваивает плохое, чем хорошее. Это касается не только мифов, но и всего остального, что может отрицательно повлиять на формирование характера и системы ценностей.
Проблема, о которой говорит Платон, актуальна и сегодня. Развитие городов, демократизация образования и плохое философское воспитание (а часто — его полное отсутствие) привели в ХІХ веке к десакрализации жизни и слому традиции, породив скептический и циничный атеизм. Сегодня есть немало тех, кто сомневается в истинности и историчности событий из жизни Иисуса Христа (непорочное зачатие, воскрешение Лазаря, превращение воды в вино, чудесное насыщение пяти тысяч человек двумя рыбами и пятью хлебами, воскрешение Христа после распятия и вознесение на небо). Тех, кто сомневается, не меньше, чем во времена Платона.
И даже понимание того, что речь идет о символах и иносказаниях, не препятствует профанации, потому что одно дело — воспринимать нечто в качестве символа, и совсем другое — использовать символ как средство восхождения и внутренней трансформации.
В древности священные предания передавались во время обряда инициации, и юноши, став хранителями традиции, не имели права разглашать услышанное и прожитое ими. Это правило сохраняло свою силу всегда, когда речь шла о передаче знаний, которые могли стать предметом профанации любого типа.
Философская рефлексия не может заменить миф, ибо чистая философия непрактична, поэтому Платон часто обращается к мифу, гармонично сочетая рассуждения и доказательства с мифическими образами и сюжетами, поэтому невозможно сказать, что из них первично. Решая вопросы метафизического характера, касающиеся происхождения души, ее природы и судьбы в потустороннем мире, он всегда обращается к мифу.
Серьезное отношение к мифологии свойственно всем философам, продолжающим линию пифагорейской школы, учение и методы обучения которой ближе к мистериям, чем к философии последующих эпох. Для них миф всегда эзотеричен и является сердцем философии.
С течением времени логос начинает преобладать над мифом, философия становится более рациональной и спекулятивной, становится более наукой и историей блуждания человеческого разума, чем восходящей дорогой, ведущей к полноте жизни и подлинной мудрости.
Кроме воспитания и очищения нравственного есть воспитание и очищение духовное, есть восхождение к божеству и уподобление божеству. Инструментом этого восхождения являются священные, или теургические, мифы. Как говорит Прокл, этот тип мифов соответствует наиболее священным таинствам и наиболее совершенным ступеням мистерий, а заключенные в них знания являются метаисторией и таинством, возвышающим слушателей. Теургические мифы недоступны пониманию тех, кто еще не владеет глубоким знанием философии. Для таких людей миф в силу своего метаисторического и символического характера остается закрытой дверью.
Как утверждает Плотин, миф — это особый мир, имеющий свой язык и свои цели. Миф использует понятия времени и последовательности там, где нет ни того, ни другого, говорит о дифференциации и об отдельных сущностях, дабы различать лишь разные уровни и качества божественных энергий Единого. «Истину можно сообщать различными способами, наше же дело — руководствуясь умом и здравым смыслом ее повсюду искать и выявлять» (Плотин, Эннеады, III, 5, 9).
Та же парадоксальная логика, согласно которой нечто одновременно есть и не есть, встречается в новой физике, где материя есть энергия, объекты являются процессами, каждый объект является совокупностью взаимоотношений с его окружением и сам по себе не имеет никакого значения.
Изучая божественное, нельзя использовать критерии, применяемые при анализе повседневного чувственного опыта души, поскольку то, что для человека является истиной, для богов является ложью, и наоборот. Другими словами, невозможно думать о божественном, используя логику и критерии низшей природы человека.
Боги являются олицетворением принципов и законов, направляющих жизнь всего мироздания, а происходящее с ними говорит о взаимодействии сил, действующих внутри микрокосма и макрокосма. Изучая символизм богини Афины, можно понять природу мудрости; идея становления и приобретения утраченной целостности выражается символическими структурами, описывающими рождение, деяния, смерть и воскрешение солнечных героев. Афродита, Арес и их дети Фобос, Деймос и Гармония раскрывают природу конфликта, а браки Зевса олицетворяющего жизнь и движение доброй воли, символизируют фазы становления и развития любого космоса, от человека до любой другой системы. Свержение Гефеста говорит об эманации духа, которая начинается в высших сферах, а заканчивается низшей. Узы, которыми Кронос прикован к Тартару, указывают на единство духа и мира проявленного.
Очевидно, что эти образы имеют одно значение, когда речь идет о чувственном мире, и совсем другое — если рассматривать их с точки зрения мира умопостигаемого. Так, для нас узы являются помехой, а там — единением; свержение понимается нами как действие насильственное, а в сфере богов указывает на эманацию.
«Встречаясь с мифом, мы чувствуем потребность исследовать его, понять его, мы не можем оставаться безразличными перед мифом», — говорит Саллюстий. Посредством символов мифы имитируют вещи божественные и подготавливают разум к созерцанию трансцендентальных истин.
Поскольку человек может подражать и худшему, и лучшему, теургические мифы нельзя рассказывать тем, кто находится во власти своей низшей природы и не достоин знаний, которые всегда передавались в тайне и не разглашались среди непосвященных.
Как говорит Платон, нужно хранить молчание о вещах божественных, которые невозможно выразить никаким другим способом, кроме аллегории с «аморальным» содержанием; если же их надо рассказывать, это нужно делать в тайне и в присутствии минимального количества людей, совершив предварительно самое дорогостоящее жертвоприношение, чтобы подобный миф могли услышать лишь немногие.
Мифы побуждают к поиску истины и намекают на «неизреченное» знание. Можно сказать, что миф — это логос интуиции и самый возвышенный объект философии, когда речь идет об исследовании и прояснении природы божественного. «Мифы, которые говорят о богах, являясь их отражением, сами становятся божественными», — говорит Саллюстий. Другими словами, они являются самым лучшим средством для передачи божественной природы посредством слова и лучшим путем восхождения к божественному. В мифе невидимое становится видимым и невыразимое передается способом, раскрывающим то, что может быть открыто.
Виды мифа
Мифы можно классифицировать по разным признакам и трактовать разными способами. Их можно воспринимать как сказочные истории поэтического характера, они могут быть включены и в священные писания, в которых переплетаются нравственные поучения, правила, организующие жизнь общества, и символические сюжеты.
Саллюстий утверждает, что «существует пять видов мифов — теологические, психические, физические, материальные и обладающие смешанной природой психического и материального». Правда, лучше сказать, что здесь речь идет не столько о видах мифов, сколько о различных интерпретациях мифа. «Теологические мифы, — продолжает он, — являются предметом исследования философов, физические и психические — поэтов, а смешанные связаны с религиозными таинствами».
Можно согласиться, что такое разделение мифов несовершенно, как и любое другое, поскольку, как мы уже сказали, миф многомерен и может быть носителем различных знаний о человеке и вселенной, об их эволюции и взаимодействии.
Теологическая, психическая и физическая (от phisis «природа») интерпретации мифа представляют различные точки зрения, связанные с пониманием его символических элементов. Миф имеет свои дух, душу и тело, слитые воедино, и каждая его плоскость открывает нам истины о соответствующем уровне реальности. Это значит, что при анализе мифических сюжетов нужно понимать, какими ключами мы располагаем, умело ими пользоваться и не смешивать различные интерпретации.
То, что Платон описывает в своем мифе о Пещере, может быть реальностью как общественно-политической жизни, так и жизни отдельного человека. Каждый из нас имеет свои цепи, которые удерживают человека внутри Пещеры на психическом, ментальном или конкретном плане. С точки зрения онтологии этот миф говорит о существовании градаций реальности и о возможности восхождения от менее реального к более реальному, от преходящего к неизменному. С точки зрения гносеологии он указывает на разные способы познания мира и на градации знания, которое движется от представлений и мнений о чем-либо к истинному знанию, знанию метафизических основ мироздания.
Теологические мифы обозревают природу Богов, психические говорят о душе, а физические — о деятельности божественных сил в мире проявленном.
Миф о Кроносе — титане, поедающем своих детей, имеет три значения, каждое из которых объясняет природу и форму действия этого божества (принципа или закона) на одном из уровней реальности. Вероятно, еще пифагорейцы отождествляли это божество с мировым разумом, который, как говорил Плотин, содержит в себе все бессмертные сущности, и все они в нем вечны и неизменны, и он их «поглощает», не допуская, чтобы они пали в область материи, где их кормилицей станет Рея, олицетворяющая мир преходящий (Эннеады, V, 1, 4). По отношению к душе этот миф говорит о том, что хотя душа воздействует на окружающий мир, все ее мысли остаются внутри нее самой. Но Кронос — это также и Время, а время, как мы знаем, содержит в себе все свои подразделения и, с другой стороны, не щадит своих детей — всё родившееся во времени исчезает в нем, все, кроме самой жизни, которую олицетворяет младший из сыновей Кроноса — Зевс.
Символизм божества этим не исчерпывается. В одном из своих произведений Плутарх говорит, что Кронос спит, заточенный в глубокой пещере, так как Зевс вместо оков послал ему сон. Помощники Кроноса, обладающие даром предвидения, многое рассказывают о будущих событиях, но о самых важных — как о сновидениях Кроноса. Все замыслы Зевса являются Кроносу в сновидениях, и тогда «титанические страсти и движения души делают его напряженным, но сон опять восстанавливает его покой и царственное и божественное становится само по себе чистым и невозмущенным» (Плутарх, О лике, видимом на диске луны).
Разве Кронос, скованный сном, не олицетворяет здесь духовное начало человека, к которому иногда прикасаются замыслы души, ее чаяния и ее ностальгия по вечности? В те мгновения, когда мы возвышаемся над собой, окрыленные энтузиазмом и мистическим эросом, когда мы забываем самих себя и теряем себя, в нас просыпается древнейший из богов, Кронос-дух. Он знает наши истоки и наше будущее и сообщает свое знание душе, которая в эти священные моменты вспоминает, что принадлежит к миру бессмертных богов, и осознает свою судьбу, а именно что однажды закончится ее долгое странствие и в конце пути она сольется с духом.
«Мы… Но кто же это «мы»?.. Мы были частицами духовного мира, не отсеченными и не отделенными от него. Но и сейчас мы от него не отделены. Только теперь к первоначальному существу присоединилось другое, жаждавшее бытия… оно соединилось с тем, кем мы были… И мы стали ими обоими; мы уже не одно то, чем являлись раньше; иногда мы лишь то, что к нам примкнуло, — это когда духовное «существо» перестает действовать и, в определенном смысле, удаляется» (Плотин, Эннеады, VI, 4, 14).
В материальных мифах (при буквальном понимании мифических сюжетов) происходит отождествление богов с предметами и явлениями чувственного мира. В качестве примера Саллюстий приводит воззрения египтян, которые, как он считает, Изиду отождествляли с землей, Кроноса — с водой, а других богов — с иными предметами.
Но для религиозного человека мир — это иерофания, а для философа он — красота и гармония, космос, в котором все согласовано и взаимосвязано. А объединение как таковое возможно благодаря аналогии, или подобию. Те же принципы, которые пронизывают Вселенную, присутствуют в каждой ее части и имеют свои аналоги в чувственном мире. Вселенную как бы пронизывают каналы, связывающие разные онтологические планы и объединяющие между собой все уровни существования. Бесконечное отражается в конечном. Так, царственное начало Вселенной имеет свои образы и на небе, и в человеке, и в природе. Благодаря этому возможны познание и восхождение, а также нисхождение сверхкосмического в космическое. Как сказал Прокл, Бог присутствует во всем в одинаковой мере, но не всё в одинаковой мере присутствует в Боге.
Этот принцип симпатии, существующей между высшим и низшим, позволяет узнать присутствие Зевса и в дубе, и в орле, и в царе, а его супругу Геру — во всем, что объединяет и связывает различные части мироздания.
На этой симпатии, которая часто принимает наивные формы и профанизируется до смешного, основывается и теургия, и религиозные ритуалы. Она служит фундаментом таких наук, как астрология, алхимия, сакральная математика, дивинация и другие, базирующихся на идее, что все существующее является знамением и отражением духа, средством узнавания единой реальности через многое.
Смешанный тип мифов встречается достаточно часто, он описывает явления, которые происходят в природе и имеют свои аналоги во внутреннем мире человека. Именно поэтому этот тип мифов играет важную роль в обрядовой жизни общества, позволяя посредством ритуала получить опыт сакральности.
Смешанные мифы является основой всех мистериальных действий, а главная цель посвящений в таинства заключается в объединении человека с миром и Богом.
В качестве примера можно привести миф о споре, который возник на Олимпе на пиру богов, куда не пригласили богиню раздора Эриду. Чтобы отомстить, она бросает возле Геры, Афины и Афродиты яблоко с надписью «Прекраснейшей», и богини спорят из-за него. Не желая вмешиваться в спор, Зевс направляет их к Парису, и каждая стремится склонить его на свою сторону: Гера обещает сделать его самым могущественным из людей, Афина — самым храбрым героем (и мудрейшим из людей), а Афродита — обладателем самой красивой женщины. Парис вручает яблоко Афродите, и его выбор в дальнейшем становится причиной войны и гибели Трои.
В этом мифе пир богов является символом мира божественного, а яблоко — это мир чувственный, мир противоположностей, который боги наделили различными дарами, и поэтому сказано, что они спорят о праве на яблоко. Парис олицетворяет душу, которая, как говорит Платон, из всех вечных вещей легче всего воспринимает красоту.
Миф о Парисе и его выборе имеет свое продолжение, где появляются новые герои, и судьба каждого из них дополняет и объясняет с другой точки зрения вселенную, которую мы называем человеком. Все эти события и герои с их судьбами существуют в нашей душе, но в реальной жизни она проживает лишь один из аспектов мифа. Подобно Парису, она предпочитает красоту мира внешнего или, уподобляясь Ахиллу, вместо спокойной и беззаботной жизни выбирает героическую смерть; она одновременно сражается под Троей и плавает, как Одиссей, по водам моря жизни в поиске своей небесной родины.
Для большинства людей мифы подтверждают существование Богов, но лишь философам они открывают сущность и форму деятельности божественных сил.
Мифы являются инструментом познания самого себя и мира, потому что и мир, и человек — это мифы, священные предания, рассказывающие о становлении. Основная идея мифа — рассказать о том, что было в начале времен и что будет в конце времен, и о дороге, соединяющей эти пределы. Роль мифа — разбудить человека, защитить его от неведения, от силы времени, несущего не только старость и смерть, но и забвение, а потом и уход с дороги, соединяющей Землю и Небо.
Если мифы под маской вымысла открывают знание о сущности вещей, мы можем задать вопрос, как они возникли: в результате обобщения опыта, приобретаемого человечеством на протяжении всей его истории, или же они имеют своих создателей, как в случае «Теогонии» Гесиода, «Илиады» и «Одиссеи» Гомера, преданий орфической традиции? Скорее всего, верно и то, и другое.
Как говорит Елена Петровна Блаватская, мистики и посвященные всех времен облекали свои знания в символы и придавали им форму мифа.
«Кто может тщательно изучать древние религии и космогонические мифы и не ощущать, что это поразительное подобие концепций в своих экзотерических формах и в эзотерическом духе есть результат не совпадения, а проявления определенной схемы? Это показывает, что уже в те века, которые отделены от нас непроницаемым туманом преданий, человеческая религиозная мысль развивалась в полном согласии во всех частях нашей планеты» (Е. П. Блаватская, Разоблаченная Изида).
Облачения передаваемых истин были разными, но сущность оставалась неизменной.
Так, мифы о солнечном герое, в которых основными мотивами являются смерть и возрождение, рассказывают не только о ритмах и циклах растительного мира. Прежде всего, цель такого мифа — «объяснить» внутреннюю дорогу, по которой движется человеческая душа с момента ее нисхождения в материю; рассказать о том, как ей вернуться к истокам. С точки зрения философии события, изложенные в Новом Завете, мифы об Осирисе или Дионисе не отличаются принципиально. Все они — Иисус, Осирис или Дионис — олицетворяют бессмертное начало человеческой души, а правдивые сказания об их жизни не только описывают фазы восхождения, но и позволяют припомнить, что нужно сделать, чтобы внутри нас проснулась «вечная жизнь».
В греческой мифологии Афина олицетворяет мудрость и справедливую войну. В индуизме ей соответствуют боги Ганеша и Картикея, сыновья Шивы, бога-разрушителя всех форм и родителя всех освобождений. Атрибутом Афины является сова, символизирующая способность видеть в темноте, а Ганеша связан с символизмом слона, самого мощного из всех существ, но и самого внимательного. Идея-Мудрость открывается посредством различных символов и в то же время остается скрытой.
В греческой мифологии Зевс-Жизнь заключает первый брак с Метидой-Изначальной Мыслью, которая жизнь наделяет формой, а в египетском мифе первой божественной парой, возникшей из бога Атума, были Шу-Жизнь и Маат-Закон.
Мифология полна кажущихся парадоксов. Так, Гермес одновременно является вестником Зевса и Геры, покровителем героев и путеводителем душ, толкователем и хранителем мистерий и традиций, посредником в спорах, но также покровителем воров и торговцев. Как соединить эти функции, как примирить их, если не понимать, что это божество олицетворяет принцип коммуникации? А коммуникация осуществляется как в вертикальной плоскости, так и в мире горизонтальном, и включает в себя передачу опыта, информации, энергии и материи. Если вертикаль связана с идеей трансмутации субъекта, то горизонталь, мир материальный, допускает лишь трансформацию, циркуляцию материальных благ и информации, но не передачу истинного знания.
В нашей цивилизации сегодня доминируют все формы горизонтальной коммуникации — мы информируем, но не обучаем, налаживаем связи между разными государствами в сфере экономики, но не уделяем должного внимания столь необходимому диалогу культур.
Мистерии и философия
Мы живем одновременно в физическом, психическом и духовном мирах, которые представляют три аспекта, три грани или формы восприятия единой реальности, неотделимые одна от другой и не исключающие друг друга. В каждом из этих миров мы приобретаем опыт и знание, позволяющие нормально в нем функционировать.
С точки зрения такой логики религия не отвергает философию или науку, миф имеет право на сосуществование с научным знанием, а знание вещей мира проявленного не отрицает мистического опыта. При этом необходимо учитывать, что лишь последний тип знания трансформирует человека и уподобляет его божеству.
Познание жизни во всех ее пределах связано с идеей восхождения от сферы веры, смутных интуиций и представлений об истинной природе человека, к области абстрактного мышления и внутреннего диалога, целью которого является поиск истины.
«Недоумения же тут возникают больше всего потому, что познание Единого не достигается ни путем научного исследования, ни путем размышления. Вот почему Платон говорит о Нем, что Он есть неизреченный, неописуемый, неизобразимый… Самое большее, что тут могут сделать слова, это показать путь и вести по пути того, кто желает созерцать Бога» (Плотин, Эннеады, VI, 9, 4).
Осознав пределы разума, нужно открыть дорогу интуиции, сделать шаг в новое пространство, где то, во что верили, и то, над чем размышляли, становятся достоянием внутреннего опыта, знанием самих себя или, лучше сказать, возвращением к самому себе.
Идея восхождения от нравственной чистоты к чистоте ума, за которыми следует уподобление божественному, является лейтмотивом всех философско-религиозных учений.
Очищение является предусловием познания истины. Обремененная пороками душа все видит в искаженном свете; стремясь возвыситься, она падает, и это падение может быть губительным. Для неоплатоников миф о полете Дедала и его сына Икара был символами двух типов восхождения души. Одно осуществлялось поспешно, без предварительной подготовки и закончилось падением и гибелью. Вместо мудрости приходит тьма заблуждений, вместо щедрости и гуманности — эгоизм, вместо толерантности — фанатизм, вместо свободы — рабство.
Функция и цель философии в своей сущности не отличается от цели, стоящей перед мистериями. Подобно мистериям, «философия — посвящение в тайную истинную науку и раскрытие истинных таинств» (Феон Смирнский). Философию интересует божественное и неизменное, реальность, которая больше молчание, чем слово, больше отождествление, чем наблюдение, больше пребывание в центре, чем движение за его пределами.
Посвящение в мистерии включало три основные фазы: очищение, созерцание и достижение счастья в дружбе с богами. В философских школах, сохранявших связь с мистериями, от Пифагора до неоплатоников, этим трем фазам соответствовали очищение посредством арифметики, геометрии, музыки, астрономии и чистого образа жизни, восхождение, осуществляемое с помощью диалектики и созерцания высшей реальности, и счастье, которое достигали благодаря уподоблению божеству.
Последний уровень — счастье — является результатом предыдущих шагов и, согласно Платону, заключается в уподоблении божеству настолько, насколько это доступно человеческой природе.
Цель интегральной философии — очищение души, и это происходит посредством истины и добродетели. Практическая философия обогащает душу человека добродетелями, делает ее чистой, а созерцательная — наделяет сиянием ума и истины и уподобляет Богу. Человек не может быть счастлив, пока не обрел власть над самим собой и мудрость.
«Добродетель разделяется на две части: на созерцание истины и поступки. Созерцать учит образование, действовать — поучение. Правильные поступки и упражняют, и обнаруживают добродетель. Итак, если правильно поступать необходимо для добродетели, а как поступать правильно, указывает поучение, стало быть, и оно необходимо» (Платон, Письмо ХСII).
Чтобы объяснить фазы процесса трансформации, мы снова можем обратиться к символам. Каждой из трех фаз соответствует мифический прототип, который олицетворяет шаги, ведущие к совершенству и достижению целостности. Речь идет о богинях-девах — Артемиде, Афине и Гестии, которые в отличие от других богов не подвластны красоте и власти Афродиты.
Очищение
Артемида — сестра-близнец бога Аполлона, богиня лесов и гор, владычица диких зверей и охотница. Это лунная богиня, управляющая рождением и развитием человеческой сущности. Она — символ чистоты, с которой мы приходим в этот подлунный мир и которую утрачиваем, попадая во власть Эроса-Пандемоса. Как говорит Платон, эта богиня получила свое имя за чистоту и скромность и за то, что является стражем добродетели.
Артемида, владычица зверей, олицетворяет очищение души от всего инстинктивного, подлинное нравственное возрождение. Духовный рост достигается не приобретением, а очищением от всего лишнего, это процесс освобождения добродетели изнутри наружу, откровение красоты, которая уже присутствует в душе.
А очищение — стремление «как можно тщательнее отрешать душу от тела, приучать ее собираться из всех его частей, сосредоточиваться самой по себе и жить, насколько возможно, — и сейчас и в будущем — наедине с собою, освободившись от тела, как от оков» (Платон, Федон, 67c).
Философ подобен скульптору, обрабатывающему камень. Этот камень грубый, твердый, его трудно обрабатывать. Убирая лишнее, мы испытываем боль, но это боль освобождения, и в конце концов камень становится тем, чем он должен быть и что он несет внутри себя. Чтобы достичь цели, этот камень нельзя надолго оставлять в покое.
Необходимо постоянно работать над собой, ежедневно отделять плохое от хорошего, охотиться за худшим в себе и помогать рождению лучшего.
Артемида покровительствует повивальному искусству не только когда речь идет о рождении физического существа, но и когда речь идет о рождении души. Именно это сложное искусство помощи при родах считал своей основной задачей Сократ. Цель его разговора — пробудить человека ото сна, посеять в нем философское беспокойство и заставить его сделать нечто для самого себя, породить внутри себя добродетель. Задача философии — вернуть человека самому себе, укрепить его в добродетели, а добродетель укрепить в мудрости.
Созерцание
Афина — богиня мудрости и справедливой войны; она рождена из головы Зевса в полном боевом облачении благодаря вмешательству Гефеста, Прометея или Диониса. Она покровительница героев и их непорочная мать, спасительница сердца бога Диониса, покровительница ткачества, та, кто ежедневно производит амброзию, которой питаются боги.
Каждое качество и атрибут этой богини рассказывает нам нечто о природе созерцания и постижения высшей реальности. Для Платона Афина олицетворяет божественный разум и помышление о божественном. Можно вспомнить, что религиозность — это усердное помышление обо всем, что связанно с богами, все то, что ведет к воссоединению разделенного тела Диониса в единое целое. Воссоединение сначала происходит внутри человека, а потом проявляется в его отношениях с окружающим миром, потому что добродетель — это то, что получает душа от слияния с Богом.
Помышление о божественном очищает разум и возвышает его. Эпоптея, или созерцание, позволяет видеть в темноте, проникнуть в самую ткань мира, в видимом узнать невидимое. Темнота — это падение, утрата зрения, пребывание души в материи и отождествление с ней. Возвращение зрения — это возвращение к самому себе, завоевание утраченного, ибо созерцание есть борьба, цель которой — восстановить внутреннее согласие и справедливость, преобразить себя, а значит, и свой образ жизни.
Мудрость, которую олицетворяет Афина, рождается внезапно, как молния, и не является результатом логического анализа. Духовное прозрение возникает благодаря внутренней устремленности, обращенности сознания вовнутрь и благодаря его слиянию с тем, что знает внутри нас все ответы. Откровение, сообщенное духом, дает душе более ясное зрение, вселяет в нее надежду на целостность, не позволяет ей рассеиваться и внушает любовь к сиянию Духа. (Плотин, Эннеады, V, 3, 8). Речь идет о проблесках реальности и приобретении знания, которое не сомневается и которое возрождает в человеке энтузиазм, окрыляющий душу и ведущий ее по внутренним дорогам возрождения.
Но что такое мудрость? Можно сказать, что это умение жить в подлинном смысле этого слова. Мудрость — это знание, но не интеллектуальное знание, не знание вещей или какой-то науки, а знание истины, знание самого себя и обладание собой.
Счастье
Гестия олицетворяет священный огонь, неподвижный центр, из которого все эманирует и к которому все возвращается. Ее изображают в образе женщины, лицо которой закрыто вуалью. Пифагорейцы называли ее Домом Зевса, матерью богов, Алтарем, Узами и Мерой природы. Восхождение — это движение к центру, к Сердцу вселенной, которое совпадает с центром души, с ее началом и завершением.
Именно в Гестии смертное приобщается к божественному и соединяется с ним: «Вдруг вспыхивает свет, единственный, чистый. Ты спрашиваешь себя, откуда он идет — снаружи или изнутри?.. Свет ниоткуда не идет, он никуда не направлен… это свет, от которого происходит и в котором сохраняет существование все прочее».
Гестия является сущностью окружающих нас вещей, принципом движения и жертвы как единения смертного и бессмертного (Платон, Кратил, 401 е).
«Необходимо единение с Богом, сделается ему подобным, наше восхождение принести в качестве священной жертвы, ибо восхождение и гимн, и спасение каждого. Такое жертвоприношение осуществляется через невозмутимость души и созерцание Бога» (Порфирий, De Abst., II, 34).
Гестия — гарант незыблемости и залог побед. Она есть пребывание в свободе и свободное существование, в котором нет ни поисков, ни обременяющих воспоминаний, ни смутных представлении о будущем. Счастье — пребывание у очага вселенной, обладание огнем и способность беречь огонь. Огонь — это свет и тепло, мудрость и добродетель в их абсолютном единстве, благо и способность творить благо.
* * *
Узнавая самих себя, мы начинаем узнавать неизменную сущность самой жизни, и самопознание превращаем в самостроительство, создание и воссоздание микрокосма.
Собственное жилище на твердой почве вечности можно создать, используя в качестве фундамента мировоззренческие позиции, достойные вечности, и строя его стены из достоинств, возвышающих душу, а его свод — из мудрости, порожденной созерцанием неба.
Основная проблема — это суметь выбрать центр и укрепиться в нем. Найти то, что может стать точкой отсчета всей жизни, нечто стабильное, превышающее нас самих, изначальное и неизменное. Это нечто есть внутри нас. Его надо открыть в Ночи нашей души, в те мгновения, когда исчезают все вопросы, а мы сами превращаемся и в вопрос, и в ответ, и перед нами предстает Тайна бытия, древнейший из богов, Эрос-Фанет, персонифицирующий творческую мощь и свет духа, волю творить и волю порождать духовность.