Есть парадокс в самом звучании — «вечные ценности»: «вечные» как оправдание, тогда как Вечное и есть единственная Реальность. Жизнь теряет смысл, если в ней нет вечной Основы, на которой все держится, если нет высшего Образца — Логоса, Нуса, к которому все устремляется, несмотря на неразумие людей. Если все преходяще, нет ничего постоянного — установка современного сознания, — значит, нет ничего святого. Если нет ничего святого, то все дозволено. Если все дозволено, то непробужденное сознание ведет разрушительную работу, превращая все в свою противоположность, в фикцию, выворачивая мир с его вечными ценностями наизнанку. Когда все превращается в свою противоположность, мир становится антимиром, катится в бездну хаоса, о чем в XX веке возвещают философы.
А причина этого — в неощущении Основы, без которой человек теряет себя, теряет точку опоры, ощущает себя покинутым, бездомным. Ему не за что ухватиться, не на что опереться ни вовне, ни в себе. Все теряет смысл, если обрывается связь с духовной Основой, о чем ведали древние мудрецы Китая. «Великая Основа — это то, откуда все появляется. Уравновешенность — совершенный Путь Поднебесной — то, чему все следует. Если осуществляется Центрированность и Уравновешенность, счастье воцаряется на Земле» — сказано в Учении о Середине (Чжун-юн, IV век до н.э.).
Теряя глубину, оставаясь на поверхности, все превращается в объект, в средство — и культура, и цивилизация. Само слово становится пустым, служит не столько для выражения мысли, «сколько возмещает ее отсутствие»; в этом качестве оно играет самую важную роль в арсенале формул, используемых современными «правителями» ради коллективного внушения. Без гипнотического воздействия современная ментальность долго существовать не может. Это привело часть человечества к тому, что самые пустые химеры стали приниматься за бесспорную реальность.
Для этого нужно было выхолостить из человека душу, оторвать от духовной традиции, созидающей «общее дело». Таков усредненный, безликий человек — Man, человек массы, человек-маска. Он не воспринимает разговоры о «больном бытии», о хаосе, абсурде жизни, о глобальном кризисе техногенной цивилизации, предвещающей «конец времен». Ему недосуг, а главное — он не ведает, что творит: глубинные идеи недоступны его пониманию. В поисках выхода из духовного кризиса мыслящие, радеющие о культуре — их не так мало, но голоса их пока перекрывает какофония звуков, — обращаются к Востоку. По преимуществу к Индии, Китаю, к буддизму, к «И цзин», китайским мудрецам, Лао-цзы, Конфуцию. И есть тому причина: равномерность жизни на Востоке, без скачков и революций — опора на традиционную Основу обусловила ее устойчивость.
Но если ценности вечные, они не могут не быть всеобщими, не присутствовать в глубине любого религиозного опыта: в христианстве, в буддизме, исламе, пусть неосознанно, как само собой разумеющиеся. Традиционные учения Востока держатся на вере в неизменную Основу, что и позволило им выдержать испытания временем, избежать чувства отчуждения, и это привлекло к ним величайшие умы XX века. С этого начинается «Дао дэ цзин» Лао-цзы: «Явленное Дао не есть постоянное Дао». То есть мир явленный, видимый не есть истинно-сущий, заданный свыше. Человеческое Дао идет, как правило, в противоположную сторону от благого, Небесного порядка, смущая умы. Значит, нельзя на него полагаться; плыть по течению, направленному в никуда, — изменять себе.
Сколько бы человеческое Дао ни отклонялось от Вселенского, оно, в конечном счете, притягивается им, если не теряется ощущение Основы. Только вдумайтесь: «Безымянное лежит в начале Неба и Земли. Имеющее имя — мать всех вещей. Одержимый страстями видит поверхностное. Свободный от страстей проникает в Таинственно-Прекрасное (суть вещей). Но оба Дао исходят из одного глубинного истока. Двигаясь от одной глубины к другой, выходят к вратам Таинственно-Прекрасного» («Дао дэ цзин»).
Почему это возможно? Потому что Основа сущего, единая, благая, «таинственно-прекрасная», задана изначально, существует в природе вещей. Мораль — то, что мы называем нравственными законами, — обусловлена не человеческими представлениями и побуждениями, а изначально задана, присуща Основе. И в этом едины традиционные учения Китая и Японии, признавая Неизменное в Изменчивом. Теряя Основу, ощущение божественного присутствия, человек теряет себя.
Совершенномудрые, создавая «Книгу Перемен» («И цзин»), «установили Путь человека и назвали его Человечность-Жэнь и Справедливость-И». Прозрели в изначальной природе (Син) «Пять постоянств»: Человечность, Справедливость, Учтивость, Мудрость, Искренность. Эти Постоянства столь же извечны, как пять первоэнергий: Вода, Огонь, Дерево, Металл, Земля, — которые находятся с пятью постоянствами в определенных отношениях. Если человек нарушает моральный Закон, то начинаются стихийные бедствия. Если забывает о Морали, теряет то, что делает человека человеком. Человеку же назначено стать Триединым с Небом и Землей, осуществить Небесный замысел — одухотворить сущее.
Ничего не надо измышлять, лишь вникать в закон Пути, который сам по себе ведет к благу. «Небо и Земля обладают великой Красотой. Четыре времени года идут своим чередом. Не люди установили этот порядок. Все вещи, не прибегая к словам, следуют своим законам. Вникая в Красоту Неба и Земли, мудрый узнает единые законы. Оттого великий мудрец ничего не навязывает, наблюдает за Небом и Землей, где все до мельчайших частиц пронизано Светом», — учит даосский мудрец Чжуан-цзы (гл. 22). Столь же совершенна изначальная природа человека. «Любая вещь — это Я и не-Я. Человек не видит свое не-Я, но увидит, если познает себя» (гл. 2). То есть в каждом заключен его истинный, внутренний человек — Всечеловек, неповторимый и единый со всеми. Узнать его можно, преодолев себя неистинного, подобного другим — свое помраченное эго. Преодолевший эго способен сгармонизировать все отношения: спасая себя, спасаешь все.
Пятнадцать веков спустя сунские философы подвели итог. Во всем есть две природы: Небесная — вечная, единая, благая; и Земная — временная, явленная во множестве, неустойчивая. Они соотносятся как целое и часть, волна и корпускула, континуальное и дискретное (на современном языке). Нет того, что не имело бы двух природ — в соответствии с двумя Дао: временным, преходящим и вечным, постоянным, независимым от человека, но данным ему во спасение. Такова сама Эволюция, низшего и высшего порядка; само Время, исходящее из вечности, сам Человек, безграничный в своих возможностях. И важно, чтобы часть, временное не заменило целое. Иначе деформируется сознание, искажается картина мира, человек теряет ориентиры, идет в обратном направлении: не к спасению, а к гибели.
В этом суть буддизма Махаяны, распространенного в странах Дальнего Востока. Мир, освященный разумом Будды, изначально совершенен, лишь человеческое неведение (авидья — затемненное сознание) искажает его природу. Непробужденный, влекомый страстями творит мир иллюзий, фикций, все более погружаясь в него, опутывает себя цепью зависимостей. Лишь пробужденное сознание может освободить его от тьмы невежества. Неведение-авидья безначально, но конечно, тогда как Просветленность изначальна, вечна, потенциально присутствует даже в последнем злодее.
Согласно буддизму, все есть Татхата (все само по себе Таково). В каждой вещи скрыта ее невидимая и неизменная суть, доступная просветленному. Потому и называют еще Татхату спонтанностью, естественностью. Мастер не измышляет, а вникает в душу вещей; забывая о себе, становится собой. «Чтобы нарисовать сосну, нужно стать сосной», — говорил японский мастер хайку (трехстиший) Мацуо Басё, то есть уловить ее дыхание, биение ее сердца. «Учись сосне у сосны, бамбуку — у бамбука. Истину не увидишь, если будешь следовать за собой. ЧУчиться“ — значит проникать в сердцевину вещи; загляни в ее душу, сопереживи, тогда и родится стих».
У Басё нет ни одного искусственного хайку, не взятого из жизни. Но самые простые образы природы, обыденной жизни схвачены в высшей точке, так что каждая вещь, оставаясь собой, сопрягается со всем миром. «Одно во всем и все в Одном». Не оттого ли, что поэт, ощущая мир невидимый, истинно-сущий, следовал Срединному Пути: «Без Неизменного нет Основы, без Изменчивого нет обновления»? Его хайку выплывают из Небытия, в котором все уже есть, и обретают форму в момент Сатори — Озарения. Увидишь все сразу, «как есть», каждую вещь в ее Татхате-Таковости, тогда и родится истинный стих.
И в буддизме существует понятие о двух природах или двух истинах: временной, обусловленной возможностями человека и абсолютной Истине, доступной пробужденному. Цель буддийского Пути — достижение абсолютного Знания, переживание Нирваны, состояния блаженного Покоя, когда ничто не омрачает душу человека, нашедшего себя. Нир значит «отрицание», вана — «жажда, страсти». Нирвана — безусловная свобода от всех зависимостей, что и дает человеку ощущение счастья, полноты бытия. «Свет Нирваны проникает повсюду, вызывает Пробуждение (Бодхи, отсюда Будда — Пробужденный). Всему несет мир» — сказано в Сутре «Великой Нирваны». И это сближает буддизм с христианством, как о том пишет Утимура Кандзо: Нирвана пусть и отличается от небес христиан, но и она говорит о бесконечности высшего сознания. Буддизм есть отрицание смерти, а не жизни, страдания, а не блаженства.
Буддологи, те, что проникли в суть буддизма, говорят, что Нирвана не есть прекращение бытия как такового или его уничтожение, а лишь изменение точки зрения на мир. За множеством раскрывается единая Основа. Прекращается процесс разделений, предпочтений, человек ощущает себя всеединым, всечеловеком. В нем пробуждается высшая Мудрость-Праджня вместе с высшим Состраданием-Каруной — всеобъемлющей Любовью. Потому сутры и называют Нирвану «состоянием сердца лучшим в мире», а Праджню — вселенским Знанием того, что было, есть и будет; всепроникающей, трансцендентной Мудростью, ведущей к спасению.
Но если человек загубит свою душу, погаснет в нем божья искра, то он окажется в преисподней. В упанишадах сказано: «Мирами асуров называют миры, покрытые слепой тьмой. В них после смерти попадают люди, убившие в себе атмана» (Иша упанишада, 3). Естественно, и индуизм верит в извечную и благую Основу сущего, в причастность индивидуальной души-атмана к единому божеству — Брахману. И нет для человека участи страшнее, чем пренебречь бессмертной душой.
Наконец, Конфуций, учению которого современный Китай в значительной степени обязан своими успехами, видел вселенскую силу истинного, благородного человека-цзюньцзы в том, что он укоренен в Основе, в отличие от мелкого человека-сяожэня, озабоченного лишь собственной выгодой. Укорененность в Основе, непричастность групповым интересам и делает цзюньцзы неповторимой личностью, Всечеловеком, озабоченным всем, что ни есть в этом мире. Истинный человек предъявляет требования к себе, мелкий человек предъявляет требования к другим. Потому, сказано у Конфуция, цзюньцзы идет по восходящей, ввысь, помогая совершенствоваться другим. Мелкий же человек, озабоченный одной лишь выгодой, идет вниз, в низшие миры, куда попадают лишенные души/.
Но если Основа извечна, задана человеческому роду во спасение, то не может не проявиться в религиях, которые непробужденное сознание привыкло противопоставлять. Так устроен ум усредненного человека: «или то, или это», третьего не дано. Упанишады же повторяют: «Тат твам аси» — «Это есть ты», потому что есть Ты. Говоря словами Чжуан-цзы: «Жизнь — это разделение без отделения» — неслиянное и нераздельное единство. Недаром высокие умы предрекали: в раздвоении источник всех бед. Плотин видел в «двоице» причину распадения Единого на множество; а раз ум отпал от Единого, отпала от ума и душа.
Лишенный души интеллект попадает в зависимость от самого себя, в замкнутый круг, из которого не стремится освободиться, а без свободы человек состояться не может. Этим озабочены философы XX века. «Пафос нового человека — избавиться от всякой реальности, чтобы Чхочу“ законодательствовало вновь строящейся действительностью, фантасмагоричной, хотя и заключенной в разграфленные клетки... Стараясь выскребсти с человеческой души письмена истории, продырявливает самую душу», — писал Павел Флоренский в «Обратной перспективе». (Очень актуально для наших дней.)
Русские философы противопоставили отвлеченности идей, схематизму западной мысли учение о Всеединстве (понимаемой Вл. Соловьевым как «индивидуализация любви»). Достоевский говорил, что «вселенская церковь» живет в глубине русской души. Говорил о живой связи нашей с миром иным, горним. Корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. И если уничтожается в человеке это чувство соприкосновения иным мирам, то он становится равнодушен к жизни и даже ненавидит ее. О том же мысль Вл. Соловьева: «Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности».
Чувство сопричастности высшим мирам порождает русский космизм и учение о Ноосфере — сфере духовного разума. «Ни один атом Вселенной не избегнет ощущений высшей разумной жизни... Если космос имеет причину, то и причине этой мы должны приписать такие же свойства — всеобщей любви... Причина создала Вселенную, чтобы доставить атомам ничем не помраченное счастье. Она поэтому добра». Это, конечно, Циолковский.
Что уж говорить о Бердяеве, верившем в высшее назначение человека, если он ощутит в себе неизреченную тайну свободного творчества. «Всякое знание абсолютного бытия есть акт самоотречения отпавшего индивидуального разума во имя Разума универсальногоѕ Мы познаем абсолютную действительность, лишь приобщаясь к абсолютному Разуму», — писал он в «Философии свободы». И вряд ли кто из буддистов не согласился бы с ним. Это и есть «вечные ценности», поверх барьеров, воздвигнутых теми, кто отошел от собственных корней, забыл себя — откуда он. Сказано: «Возвратись, душа моя, в покой твой» (Псал. 114:7). И не говорил ли Апостол Павел: «Видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор. 4:18), призывая: «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим. 12:2), а «И цзин» уверяет: «Все Пути ведут к Одному».