Аркаим... Материал об этом загадочном древнем городе, существовавшем на территории Южного Урала во II тысячелетии до н.э., появился в предыдущем номере нашего журнала. В нем рассказывалось об истории открытия этого уникального поселения, части целой «Страны городов», относящейся к культуре индоевропейцев. Однако эта находка выходит далеко за рамки истории или археологии...
Изучение образа жизни наших далеких предков, по мысли директора музея-заповедника Г.Б. Здановича, позволяет перекинуть мост между двумя культурами — древней и современной, восстановить связь времен, нашу историческую и духовную память. Потерять память для человека — значит перестать существовать, утратить путь, направление движения. Аркаим дает пример иных ценностей, иных целей, чем те, которым служит наш современный мир: не ради наращивания экономических потенциалов, а ради гармонии с природой жили наши предки.
В июле-августе 2001 г. в Аркаим отправилась экспедиция «Нового Акрополя». Мы убедились в том, что слова о важности этого памятника для нас, живущих четыре тысячи лет спустя, — не рекламный трюк или пустая выдумка. Сегодня, продолжая тему Аркаима, мы отдаем наши страницы не описанию увиденного — мы вновь предоставляем слово Г.Б. Здановичу, его поискам, тревогам и мечтам. Наши вечерние разговоры с Геннадием Борисовичем у костра еще раз подтвердили: то, что волнует этого человека, должно вновь и вновь звучать. Это важно для всех нас. Речь идет о том, чтобы сделать археологические находки достоянием нашего и будущих поколений, но при этом не прятать их за семью замками, не зарывать в землю, а сделать доступными, открытыми для всех интересующихся ими.
• Геннадий Борисович, здесь, в этой бескрайней степи, очень остро ощущаешь, что Аркаим лишь немного приоткрыл свои сокровища. Это место, где земля еще хранит огромный пласт знаний. Скорее, это не музей, а лаборатория для работы ученых...
Раньше я много лет считал, что археология никому не нужна, что мы, археологи, как будто работаем на прошлое. А сейчас у меня ощущение, что археологи работают на будущее. Потому что обращение к прошлому позволяет увидеть, как же разрозненные грани культуры соединялись испокон веков. Сегодня я уверен, что только тот, кто преодолеет междисциплинарные барьеры, способен принести маленькое-маленькое «новое». Слово «наука» — это уже другое слово.
Я все чаще прихожу к убеждению, что можно работать только на стыке дисциплин. Ведь сейчас разделяется все: букашки, таракашки, ботаника, звезды — все. Понимаете? Человек сегодня ничего не знает, знает только специалист. Но и специалист сегодня знает только свою область. Наука вообще отделена от человека. Для энергетиков — атомная энергетика, для археологов — археология. Да, это был необходимый этап разделения. Но такая наука, работающая сама для себя, исчерпала свои возможности. Нужна другая наука. Нужны грандиозные умы, которые бы объединили все те знания, которые сейчас накоплены.
• Сейчас здесь создан заповедник, большая территория охраняется. И тем не менее, Вы считаете именно вопрос сохранения чрезвычайно острым — как для самого Аркаима, так и для «Страны городов».
Раньше в археологии как было? Вам достаточно вскрыть лишь один фрагмент какого-то комплекса, и вы по одному дому, например, по одной усадьбе можете говорить в целом о поселении. Аркаим — это принципиально другое явление. Раскопать одно жилище — это вообще ничего не понять, раскопать участок стены — ничего не узнать. Здесь все увязано между собой. Хотя кажется, что все симметрично, стандартно. Но в этом стандарте — все оригинально. То же самое относится ко всей «Стране городов». Здесь нельзя изучать один памятник, не изучая второй. И в этом —вся грандиозность археологической работы в Аркаиме: она рассчитана на десятилетия и десятилетия, на целый ряд поколений. Не на нас. Поэтому наша функция — чуть-чуть что-то сделать, но основное — сохранить. Раскопки и охрана. Сохранить эти памятники, чтобы вокруг них была жизнь, объяснить людям, что это нужно.
• Существует ли искушение закрыть эти места от посещения туристов?
Раньше у археологов была принципиальная позиция (кстати, у многих она остается до сих пор) — не давать информацию о памятниках местному населению. Мы копаем иногда месяц, иногда неделю, и если деревня рядом, мы старались людям ничего не показывать. Или, например, до сих пор на картах пещеры рисуют так, что на 50 км не совпадает, чтобы их не нашли. «Придут с лопатами и все раскурочат!» — это основная мысль советской археологии на протяжении многих десятилетий. И она мучает многих археологов до сих пор.
Но здесь перед нами встала проблема. Ведь что такое степная зона? Это активная зона хозяйственной деятельности, освоение целины... Масса памятников гибнет на глазах. И для меня стало понятно, что ничего прятать нельзя, это бесполезно. Значит, нужна открытая позиция. Напрямую сказать, где и какой памятник находится. С одной стороны, это очень опасно, потому что при нашем менталитете разрушения у людей есть желание схватить все и из этой земли выкопать. Но, с другой стороны, это единственная возможность, как мне кажется, воспитать уважение к археологическим памятникам, к нашим корням, воспитать человека.
Да, через Аркаим мы охраняем всю эту территорию. Вот здесь у нас 3500 га — это базовый музей-заповедник. И еще у нас 1000 га разбросано: памятник, и вокруг него территория — где 100, где 25 га отведено.
На протяжении тысячелетий эти памятники были мертвыми, а мы превращаем их в живые. Обязательно нужно сказать каждому учителю, каждому школьнику, каждому человеку, кто проходит по этой степи! Чуть ли не лозунги повесить: «Остановись! Здесь стоянка бронзового века!».
Туризм — это показатель истории страны, ее культуры и интеллекта. А мы себя обворовываем. 99 % туристических фирм в Челябинске работают на Запад. То же самое и в Москве. А ведь Россия — такая страна!
• Аркаим уникален еще и тем, что здесь вы стараетесь сохранить или, скорее, восстановить чистоту природы. Природа и археология. И все же наверняка есть приоритеты. В чем они?
Мне кажется, что сегодня есть другая задача — научить человека жить в природе. И, как историк, думаю, что эта задача более благородная. Надо уметь все совмещать: охранять и научить жить человека в природной среде, хотя это очень сложно. Сам человек — это тоже природная среда, но сегодня любая теория, которая ставит человека выше всего, выше природы, — такая теория не годится. И поэтому наша задача — попытаться быть какой-то капелькой в этих экологических проблемах. Нам бы хотелось, чтобы основная идея «заповедника-музея» Аркаим звучала так: человек и природа, а не природа отдельно от человека.
Есть ли у человека такие силы, чтобы восстановить себя в природе, или у него нет таких сил? Аркаим — это то место, где человек учится одновременно и у природы, и у моделей жизни древнего человека. Сознательно или бессознательно. Мне все-таки кажется, что человек, в основном, живет поиском гармонии. Гармонии с природой.
Уже сейчас Аркаим — довольно посещаемое место. Кого-то влечет сюда мода или слухи об исцелениях, произошедших в этих краях, кого-то — красота степи, неосознанный зов. Рождается множество нелепых легенд и обычаев, которые по принципу снежного кома привлекают новых туристов.
Но есть и те, для кого Аркаим стал местом творчества, созидания новой гармонии. Это относится и к сотрудникам музея-заповедника, пытающимся найти золотую середину между, казалось бы, несовместимыми вещами — туризмом и научными исследованиями, и к художникам и скульпторам, нашедшим в этой уральской степи источник вдохновения.
Мы публикуем небольшое интервью со скульптором Борисом Кочаровским, уже не первый год работающим здесь и своим трудом возрождающим то, чему служил Аркаим четыре тысячи лет назад.
• Борис, почему Вы работаете в Аркаиме?
Я не городской скульптор, я человек воздуха, простора. Здесь у меня есть возможность создать «сад скульптур», по принципу японского «сада камней», с музыкой пространства, с полетами, только камни будут скульптурами. Лет за 30 я его создам. И другая причина: я не люблю советскую архитектуру и не хочу в нее вписываться. А здесь я вписываюсь в небо, в холм...
• Как на Вас влияет аркаимская культура?
Когда я договаривался о работе в Аркаиме с Г.Б. Здановичем, он интересовался, как я буду работать. Я ему предложил объединенное творчество: он каждый день будет мне читать лекции по археологии Аркаима, а я под впечатлением буду работать. Так и договорились.
• Результат выразился в работе?
Результат — хочется работать. Работа есть и будет. Я не планирую: если хочешь насмешить Бога — поделись с ним своими планами. Он лучше знает, что надо. У Матисса в « Книге ответов» есть глава «Верю ли я в Бога». В ней он говорит: верю, когда работаю, когда подчиняюсь и смиряюсь, и чувствую, что кто-то правит моей рукой и помогает мне создавать невозможное. Вот сила веры.
• Как можно найти эту веру?
Да просто внутри себя вырастить. Эта вера будет двигать тобой. Я очень люблю Египет, обожаю. Я долго мучился проблемой: почему Нефертити через тысячелетия поражает своей красотой. Я стал докапываться, почему у Тутмоса такая мощная работа и о чем он думал, когда делал свою Нефертити, какие проблемы перед ним стояли. Потом я спросил себя: «Что движет мной?» И был поражен. Перед Тутмосом стояли совсем другие проблемы. Работа предназначалась для гробницы, для захоронения, чтобы ни один человеческий глаз не увидел ее. Эта работа на языке скульптора — молитва, отчет перед богами. Какой же силы веру надо иметь, чтобы так работать! Вот этой веры нам и не хватает, поэтому и нет такой высоты.
В искусстве часто присутствует соревновательный мотив и нужно выбирать себе достойных соперников. Вот я себе выбрал Тутмоса и соревнуюсь с ним. Для меня Тутмос пример: не важно, в кого ты веришь, важно, с какой силой, с какой любовью и чистотой. Выбор веры — это личное дело каждого, главное — искренность, глубина и сила веры.
• Считается, что любое произведение впитывает черты автора, который его делает.
Это немножко не так. Правильно говорят, что произведение — это портрет автора. Но в чем портрет? Художник, когда работает, обнажается. И насколько он чистый или грязный, видно в работе. Не каждый способен «обнажиться». Сначала очисти себя, создай свою высоту, а свое маленькое «я» замени на большое. В этом смысл.
• Вы говорили, что сражаетесь с собой. А работа — это сражение?
Это сражение с материалом. Когда камень жесткий, сопротивляется — ты его уважаешь как мужчину, как соперника, идешь в бой. Прежде чем приступить к камню или к дереву, эти материалы нужно заслужить. Это наука: уметь отличать камень от камня. Можно и узнать камень, а творцом не стать. Поэтому каждый день открываешь новое и говоришь себе: я еще не работал, я только сейчас учусь. Как только ты решил, что ты маэстро, тут художник и умер. А навык? О нем даже думать не стоит, он сам придет, автоматически.
• Как Вы выбираете дерево, породы дерева?
Даже не породы. Я работаю в дереве по принципу, по которому еще никто не работал. Традиционный прием работы в дереве такой: если есть трещина — надо заклеить, оформить, а потом работать. А я все трещины раскрываю, пока они не кончатся. Дерево надо избавить от всего лишнего, и тогда оно начинает дышать. Остается та часть, которая больше никогда не треснет, она мне и подсказывает, что с ней делать. Оказывается, трещины тоже идут по какому-то мощному гармоническому закону. А если дерево больное, там такая бывает красота заложена, как у перестрадавшего человека.
• Делая скульптуру, думаете ли Вы о том, будет она
нравиться или нет? И смогли бы Вы работать, как древние мастера в Египте, — зная, что твою работу никто не увидит?
Я так и делаю. Художник не должен идти на поводу у зрителя. Он должен вести его за собой. Это его профессия, его должность. Кто-то когда-то все равно увидит. Как ни прятали Нефертити, а ее откопали на свет Божий, и все любуются ею, чтобы душа очищалась, чтобы смотрел человек и радовался, чтоб в себя поверил.
• Как Вы относитесь к утверждению, что гениальное произведение должно трогать и ребенка и быть ему понятным?
Совсем не обязательно. Как определить, что гениальное, что не гениальное? Это время определяет, и то оно иногда ошибается. А какую работу в искусстве можно назвать настоящей: в музыке ли, в живописи, в скульптуре? Ту, которая проверяется длительностью прослушивания, созерцания... На хорошую вещь чем больше смотришь, тем больше смотреть хочется. А на плохую чем больше смотришь — тем меньше нравится или совсем не нравится.
• Вы верите в Бога?
Бога надо иметь в душе, а не в храме. Молиться нужно так, чтобы никто не видел, чтобы это было только твое, сокровенное, тайное, святое.
У меня в гостях как-то были православный священник и физик. Физик задает священнику вопрос: «Вы действительно верите, что Христос был?» Священник отвечает: «Ваш вопрос, мягко говоря, бестактный. Я служитель культа, и для меня этого вопроса не существует». Физик настаивает: «Хорошо, я заменю вопрос. А чем вы докажете, что Христос был? Вы его видели, щупали?» Священник ответил: «А можно я отвечу вопросом на вопрос? Вы в любовь верите?» Физик: «Верю!» Священник: «Вы ее видели, щупали? Видите, как вас легко раздеть. А вы мне очень нравитесь, вы истинно верующий человек». Физик: «Какой я верующий, я атеист». Священник: «Да никакой вы не атеист. Вы же в любовь верите — а это свято».
• Что для Вас
молитва?
Скульптура.
• Что для Вас
любовь?
Как и для всех — любовь нужна всем.