Лавина, ледник — с недавних пор, особенно после трагедии в Кармадонском ущелье, эти слова стали синонимом «природного безумия», от которого нет спасения.
Никакая техника не может защитить нас, жителей XXI века, от стихии, и мы боимся и снова видим в природе безжалостного врага. А между тем, есть такие сумасшедшие люди, которые изучают лавины. Но не могут любить. Потому что знают.
С Натальей Андреевной Володичевой, кандидатом географических наук, мы познакомились летом на Эльбрусе.
В далеком 1956-м она впервые приехала изучать горы, и с тех пор ледники и лавины — ее стихия. Она побывала на многих ледниках Кавказа, облетела Камчатку, работала в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. И до сих пор с благодарностью вспоминает время и людей, с которыми свела ее судьба.
Сейчас Наталья Андреевна — доцент кафедры криолитологии и гляциологии МГУ, преподает на географическом факультете, изучает ледники и каменные глетчеры, снежный покров и лавины Большого Кавказа и по-прежнему работает в горах.
— После первого курса мы отправились в Азау. Тогда совсем молодые и неопытные студенты, мы должны были исследовать горы Приэльбрусья и представить отчет по учебной практике на факультете. Но вдруг столкнулись с проблемой: а что изучать? Ведь мы можем увидеть и зафиксировать только то, что знаем, не более. А что мы знаем о горах?
И мы стали ходить по абсолютно неизвестным нам маршрутам. Помню первый — на Донгуз-Орун. Мы поднимались по тропе и вдруг увидели ледник, который не был похож на классические ледники. Мы даже не поняли, что это такое... И только потому, что мы были географами и знали, какие могут быть ледники, стали открывать для себя горы. Помню, как мы шли по тропе — не шли, а уже еле тащили ноги, — и вдруг увидели озеро Донгуз-Орун; мы были совершенно потрясены: почему оно такое зелено-голубое, почему вдруг оно лежит здесь? Это была загадка, которую мы хотели понять...
А одновременно мы тренировались, чтобы чувствовать себя профессионалами в горах, — считали, что географ должен быть сильным, должен уметь преодолевать все. И старались изо всех сил, хотя, в общем, были детьми.
Однажды, 8 августа 1958 года, мы переправлялись через реку Азау. Переправа через горные реки — чрезвычайно опасное дело. Тем более август — пик абляции на ледниках. Но мы тогда этого не понимали. Нам казалось, раз мы сильные и здоровые, то все сможем. Вообще в горы без специальной подготовки идти нельзя. Незнание даже с людьми хорошо подготовленными в горах может сыграть злую шутку... Переправа была не совсем правильно организована, и двое ребят погибли. Они в воде находились всего минут пять, но их легкие и бронхи оказались забиты песком.
Эта трагическая история вызвала в нас целую бурю эмоций. И долг перед ребятами, которые погибли по совершеннейшей нелепости, и эти печальные события повлияли на каждого из нас.
В 1959 г. она попала в гляциологический отряд на Эльбрусе и до 1965-го каждый год работала на Эльбрусе, изучала строение ледников, особенности их движения. Наталья Андреевна побывала за эти годы на всех ледниках Эльбруса, многие из них прошла, как говорят, от языка до вершины. Тогда же, в 1959 г., у ее руководителя, профессора Г.К. Тушинского, родилась идея осваивать Эльбрус как туристическую зону.
— Работа на Эльбрусе дала нам потрясающую жизненную закалку, знание и понимание ледников. Когда понимаешь, что такое ледник, где и какие трещины могут на нем образоваться, где и какая подстерегает опасность, — совершенно по-другому к нему относишься.
А ведь большинство людей не знает, что это такое... Не знают даже многие альпинисты.
В 1970-е (тогда уже был покорен Эверест) к нам приезжал Тенцинг Норгей — и не поднялся, потому что была непогода, на Эльбрус. Он сказал: «Духи не хотят принять нас», и был совершенно прав. Это особая мудрость, мудрость опытного восходителя, великого шерпа, который понял, что Эльбрус — гора серьезная, на нее нельзя просто взбежать.
Новая, «лавинная» страница в жизни Натальи Андреевны открылась в 1965-м. В тот год МГУ заключил договор с Институтом проектирования городов: университетские специалисты должны были оценить лавинную и селевую опасность Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Грузии и Северной Осетии — районов перспективного освоения высокогорья.
— На эту работу были определены три женщины. Нам пришлось освоить метод дешифрирования аэрофотоснимков и картографирования стихийных процессов в горах. Мы получили снимки горных территорий республик Кавказа, топографические карты масштаба 1:25000. За несколько месяцев отдешифрировали всю территорию и в крупном масштабе нарисовали все лавины и места схода селей.
Сейчас трудно представить, что эту работу можно было выполнить. Она требовала потрясающего усердия. Мы приходили на работу утром, садились в отдельную комнатушку, поскольку это были закрытые материалы; в ней стояли три стола, на них — карты и снимки, снимки, снимки... И с помощью стереоскопов выискивали следы лавин.
Задача была — найти места, безопасные для размещения рекреационных центров и гостиничных комплексов. А таких мест в горах очень мало. Безопасных горных долин почти нет. Например, гостиница «Азау» притулилась под склоном, где со всех сторон сходят или лавины, или сели.
Размещение этих комплексов должно было быть изначально безопасным, а уже потом нужно было думать о защите. Вообще это принцип всех строителей: сначала найти безопасное место, а затем разрабатывать меры защиты.
Мы впервые составили «карту-светофор»: красный цвет — «опасно», желтый — «почти опасно» или «будьте внимательны», зеленый — «безопасно». Так вот, зеленого на Кавказе — маленькие пятнышки.
В это же время в лаборатории снежных лавин и селей географического факультета МГУ началась работа над составлением карты лавиноопасных районов Советского Союза.
— Мне достались самые уникальные районы бывшего СССР, никем еще не изученные. Все взяли себе районы, в которых раньше работали. А я — Камчатку, Курильские острова, Крым и Карпаты, то есть крайние западные и восточные горы Союза. И выиграла, потому что уехала в неизведанные дали.
Камчатка 1960-х — это джунгли, сказочный, почти нетронутый природный ландшафт, сочетание вулканов, ледников и естественной природы. Это настолько потрясает, что глаза просто лезут на лоб. А ведь я, как исследователь, к тому времени постаралась изучить природные особенности этой уникальной горной страны, то есть кое-что про нее знала, а значит, видела! Это фантастика!
Там я поняла, что такое край Камчатский, нашенский. Это «нашенское» дается жутким трудом! В этих местах человек непрерывно испытывает себя. Камчадалы — это люди, которые привыкли к стихиям и стихийным бедствиям. Привыкли к ураганам, к тайфунам. К муссонным ливням, которые обрушиваются на них летом и льют всю осень, когда стены домов промокают насквозь, так что на них вешают полиэтиленовую пленку, а на пол ставят тазы, чтобы в них стекала вода и не промокала мебель. Там живут люди, которые привыкли к зимним пургам. Не пурга/м, как мы говорим в Москве, а пу/ргам (с ударением на первый слог). Под их ударами люди идут, сгибаясь в три погибели.
• Почему же люди так преданы этой суровой земле?
— Любовь появляется от преодоления. И от знания. По-моему, так. В основе всего лежит знание. Человек, который знает свою землю (он может быть при этом простым охотником), знает на физическом, на физиологическом уровне, чувствует ее так, как себя, изучает и познает ее — не может не дорожить ею. Он чувствует природу и ее жизнь... Дуновение ветра... Понимает, почему идет дождь или снег...
Например, давно известно, что перистые облака — начало фронта, это вам расскажет любой метеоролог. А обыватель этого не знает — и не понимает, что происходит. Не чувствует опасности. Он не ощутит, скажем, приближения селя или лавины.
А лавину можно чувствовать нутром. У нас был один студент, а потом сотрудник — Нурис Урумбаев, который физически, буквально физиологически ощущал лавину. Он чувствовал и ощущал снег. Но только потому, что знал его.
Мы, горожане, представляем себе снежный покров чем-то плотным или, наоборот, очень мягким, но одинаковым, а он слоистый и состоит из разных кристаллов. Мы и в Москве, если катаемся на равнинных лыжах, пару раз провалившись в снег, осознаем, что его плотность явно неравномерна. В горах таких неравномерных слоев много. А глубоко под ними лежит горизонт глубинной изморози; это и есть тот ослабленный горизонт, нарушение которого нередко дает начало снежным лавинам.
Безмолвные белые вершины, прячущиеся за облаками... Нам кажется, ничто и никогда не нарушает покоя этих тысячелетних снегов, льдов и камней...
Но все не так. Снежный покров на горном склоне постоянно толкают, тянут, давят, изгибают, нагревают, охлаждают, проветривают, взбалтывают самые разные силы... Под их действием мелкие частицы верхнего холодного слоя снега намертво сцепляются друг с другом. И чем дольше он лежит на склоне, тем более плотным становится.
Но в нижних, более теплых слоях (снег хорошо сохраняет тепло) при определенных условиях происходит обратное: мелкие частицы снега начинают расти, постепенно уменьшается сцепление между отдельными кристаллами! Снежные кристаллы перерождаются и образуют новые формы полых кристаллов со слабыми прочностными связями.
Так появляется глубинная изморозь — изящные, бокаловидные, никак не связанные между собой зернышки льда. Они разъедают нижний слой снежного покрова дни, недели и месяцы — и стотонные плотные верхние пласты «зависают в воздухе». После каждого снегопада масса снега увеличивается, и в один совсем не прекрасный момент снег, не выдержав собственной тяжести, лавиной срывается вниз. Для этого ему достаточно любой «мелочи»: 30– 50 сантиметров вновь выпавшего снега, воздействия пары лыж, сильного ветра...
• Что, кроме любви, дает знание гор?
— Во время нашей работы на БАМе произошел такой случай. Прошу обратить внимание: мне было едва 25, а работать приходилось с людьми, которые БАМ осваивали еще в 1930-е годы. Мы имели дело с очень опытными проектировщиками, которые своими ногами исходили БАМ вдоль и поперек. Их задача — провести БАМ вне опасных зон, чтобы не тратить лишних денег на защиту железнодорожного полотна, строений и всего остального.
Но они не знали того, что знали мы. И я должна была убедить их в том, что это лавиноопасная территория, и показать им все признаки лавин и зоны их воздействия, составить карту лавиноопасных территорий зоны БАМ.
Мы работали по обеспечению одного из участков железной дороги, когда строители попросили нас проверить место, в котором, по их наблюдениям, лет десять не сходили лавины. Нам очень доверяли, потому что уже убедились в высокой точности наших прогнозов и оценок, почти стопроцентной. Только одна лавина из всех нами предсказанных ни разу еще не сошла. Мы обсуждаем с инженером, который руководит строительством на этом участке, меры защиты: «Посмотрите еще раз эту лавину. Оцените еще раз». Я говорю: «Это бессмысленно. Она редко сходит, может быть, раз в 50 лет — но сойдет». А через десять лет он позвонил. Она сошла.
Проектировщик там, на БАМе, отвечал за все. Так же и я. Это сейчас в моде безответственность.
• У Природы еще остаются тайны, которые человек должен изучать?
Почему вдруг возник такой интерес к Кавказу? В связи с динамикой ледников. Ледники стали наступать на дома людей, перекрывать дороги, вместе с лавинами разрушать то, что создано человеком. И человек начинает познавать то, с чем сталкивается. А стремление покорить, я думаю, из области психологии скорее.
• А что ведет географа, и Вас самих?
— Желание что-то узнать. Наверное, характер еще. Тяга к природе. У одного она выражается в том, что человек с удовольствием роет грядку на даче. И это очень хорошо и полезно. А у другого, как у всех геологов и географов, в стремлении к дальним странствиям. Это же безумно интересно — узнавать новое и дальние страны.
Один наш преподаватель недавно сказал: «Все у нас теперь делает Шойгу, МЧС». И никто не может этому министерству сказать, что сначала нужно позаботиться о том, чтобы таких ситуаций не было. Мой учитель профессор Г.К. Тушинский в этом плане опередил свое время. Он всегда говорил: сначала прогноз, а потом правильная защита, и, может быть, тогда не потребуются спасательные работы. Географ он как врач — должен поставить диагноз, выписать рецепт и вылечить больного. Если выписан рецепт, а больной не выздоровел, грош цена такому врачу.
В этом наша задача — изучить природный объект, показать, что можно сделать, и защитить от стихийных бедствий, если это потребуется. И научить других, научить наших учеников — студентов-географов, передать им наши знания. Огромное счастье в жизни — работать в Московском университете, учить студентов и надеяться, что они будут и дальше познавать природу гор и защищать людей от стихийных бедствий.