Виктор Пылявский — автор трех больших фотовыставок на центральной площади Самары. Что тут особенного? А то, что эти выставки — подарок. Жителям города и его гостям. Они совершенно бесплатные и адресованы всем без исключения — от богатых и успешных до «отвергнутых». Улицы и площади тем и хороши, что снимают любые ограничения: здесь все равны.
А еще фотографии Виктора особенные потому, что почти все они сняты с высоты птичьего полета, так как уже много лет он не просто занимается парапланеризмом, а почти живет в небе. А тот, кто однажды увидел мир сверху, вряд ли остался прежним.
Первая фотовыставка открылась в 2005 году. «Самара. Взгляд из-под облаков». Больше ста фотографий старинных церквей. Рядом с каждой фотографией — рассказ о создании церкви или о ее разрушении…
Виктор:
— Когда я готовил первую выставку, показывал фотографии нашему патриарху. И понял, что ему не интересно. Меня это, конечно, подкосило. Руки опустились. Зачем тогда всё?! Так вот лежал дома и смотрел в потолок. Потом понял, что выставка не для попов. И она не о храмах, а о вере людей и о силе веры. Ведь в годы советской власти кресты сбрасывали сами сельчане. Такса — два мешка муки. В тридцатые, когда от голода умирали и дети и взрослые, это было много. Но в некоторых селах была крепка вера, в некоторых уважение к предкам. Мне один дед так и сказал: «Сам умру безбожником, но любого придушу, кто крест тронет, потому как прадед мой его туда ставил». Эта выставка о тех, кто не продает себя за мешок муки.
Вторая выставка стала для города неожиданностью. Целая площадь безмолвных детских глаз.
Виктор:
— Однажды в мою жизнь вошла тема еще более драматичная, чем разрушенные церкви. Это случилось после того, как я впервые попал в детский дом. Там я понял, что Бог живет не в камне. Хотя по сути эта выставка стала продолжением церковной темы: сначала люди смотрели на каменные храмы, а сейчас они смотрят на храмы настоящие, живые — на поруганные детские души. Сначала я показывал зрителям аномальные зоны, а потом они увидели самую страшную аномальную зону нашего общества.
Там тоже были съемки с воздуха, но на фоне города, на фоне нашей природы, на фоне наших церквей — дети, которых мы бросили, которых мы сочли ненужными, неполноценными.
Реакция на эту выставку была для меня совершенно неожиданной.
Я знал, что она не для толпы, что она для человека духовного… Я надеялся, что в нашем городе найдутся хотя бы 10–15 человек, которые понесут в детский дом не деньги, как обычно это делается, а свою душу. Если они просто лишний раз пообщаются с этими детьми, выдернут их хотя бы ненадолго из того мира в наш, то, значит, выставка прошла не зря.
Я почему-то рассчитывал на свое поколение, на 40-летних. И вдруг самая искренняя реакция оказалась у ребят и девчонок до 20 лет. Меня потрясло их глубокое и настоящее желание что-то изменить, помочь, что-то сделать. Для меня это было открытие.
Знаете, вот бывает у дурных родителей чудесный ребенок, и мы говорим: «Ну надо же как!» И всякий раз, когда мне звонят молодые ребята и спрашивают, как они могут попасть в детский дом, пообщаться с брошенными чужими детьми, я думаю, что у нашего дурного поколения, помешанного на деньгах, славе, успехе, выросли чудесные дети. И когда я иду на выставку, прежде всего иду не к своему поколению, а к этим ребятам, которые так искренне и глубоко все это пропустили через себя. Может быть, мы уже привыкли ко всему, очерствели за эти годы, и нам повезло, что у наших детей такое открытое сердце и в нем говорит Бог. (Из интервью 2006 года)
Третья выставка открылась в этом году. Взгляд сверху меняет привычное восприятие обыденных вещей, и город уже становится каким-то особенным, родным. Кадры редких мест, уголки нетронутой природы, и возле каждой фотографии — притча, история, размышление…
Виктор:
— Эта выставка не о городе и не о природе, она о Боге. Бог не в стенах. Молодежь это чувствует и ищет его, поэтому я всегда ставил на молодежь. Быть собой трудно во все времена — всегда есть давление: то инквизиция, то коммунизм, сейчас деньги. Раньше был страх, что сожгут на костре, сегодня страх быть бедным. Сейчас, я думаю, тяжелее сражаться, быть смелым. Но те, кто преодолеют это, будут очень сильными.
Говорят, правда всегда одна. Я думаю, это неправильно. У каждого человека своя правда, и нельзя всех усреднять. Мой друг, который помогал делать эту выставку, — ортодоксальный христианин. Он соблюдает все посты, заповеди, и, когда мы вместе, нам бывает очень непросто прийти к общему мнению. Например, он просил меня убрать с выставки фотографию с притчей про камни («жил-был лес, в лесу были камни, в камнях жил Бог; пришли люди и построили из этих камней храм, и Богу стало негде жить»). Я понимаю: это задевает его мировоззрение, его религию. Но я не могу снять эту фотографию, потому что тогда пропадет смысл всего остального. И это непростая ситуация.
В последнее время, когда мы разговариваем, я ему говорю: «С точки зрения моей картины мира это так». И он тоже говорит: «А в моей картине мира это вот так». И это здорово, потому что мы не рушим дома, которые каждый старательно возводит. Я считаю, что каждый должен хранить свою религию, свою веру. И мечтаю, чтобы в его кабинете, где мы обычно говорим, были еще и мусульманин, и буддист.
На вопрос, что ему помогает делать выставки, да еще в центре города, не спрашивая ни у кого разрешения, Виктор отвечает коротко: «Чистота замысла. Если бы я поставил здесь копилочку или расчетный счетик написал — всё, ничего бы не получилось. А еще хочется, чтобы люди, которые здесь ходят, посмотрели выставку и однажды тоже что-нибудь сделали. Пусть не такое большое, маленькое. Но от всей души».