Дела человеческие... Дела одних темны и суетны, дела иных кричащи и помпезны. Но есть дела, дарящие вдохновение и силу всем тем, кто хранит их в своей памяти, обращается к ним, утоляет из них свою жажду прекрасного, как путник, припадающий к ледяной чистоте источника. Такие дела, подобно жемчужинам, хранятся в сокровищнице человечества. И как жемчуг тускнеет и умирает без человеческого тепла, так и эти великие дела могут умереть, если люди перестанут вдохновляться их мудростью и не будут использовать их уроки. А стоит лишь нам заглянуть в кладовую свершений, и мы обретем в ней мечты и надежды.
Пифагорейская школа – одна из жемчужин эллинского мира. Кладезь мудрости, школа философов, она явила миру справедливые и глубокие принципы воспитания. Однако мудрость этой школы и ее основателя открывается не каждому, а лишь пытливому уму, берущему на себя труд за символами и аллегориями сочинений пифагорейцев открыть их истинный смысл. «И если бы кто-нибудь, собрав эти символы, не раскрыл бы их смысла и не прибегнул к серьезному истолкованию, то прочитанное показалось бы дилетантам смешным и похожим на старушечью болтовню, полным вздора и пустословия. Но если раскрыть эти символы в соответствии с их природой и сделать из темных ясными и понятными для многих, то они окажутся подобными пророческим изречениям Аполлона, и обнаружат достойный удивления ум, и вселят в истинных любителей учености божественное вдохновение.»[1]
* * *
Примерно за пол тысячелетия до нашего века, после долгих лет обучения у египетских жрецов и халдейских магов, пройдя посвящения во все таинства Библа и Тира, в священнодействия сирийцев и мистерии финикийцев, в возрасте 56 лет, на родной остров Самос возвращается мудрый и богоподобный Пифагор. Но он не долго задерживается на своей родине. Не то, чтобы он, подобно многим до и после него, не стал “пророком в отечестве своем” — самосцы постоянно привлекали его к государственным делам, внимали его мудрым советам, почитали и ценили; не то, чтобы его сограждане отличались какой-то особой невежественностью и невосприимчивостью к ученью (бестолковостью) и не понимали его советов, скорее Самос оказался слишком тихой гаванью для этого великого человека, а история в лице тех, кто стекался со всей Эллады, чтобы только поговорить с ним, требовательно звала его в другие края к иным делам.
И он отправляется в Италию — туда, где бурлила кипучая жизнь, где греки осваивали новые земли, и основывали новые колонии, куда стекались ищущие, деятельные и испытывающие тягу к новому люди. Ямвлих пишет о том, что на самой первой беседе, которую провел Пифагор по приезде в Италию, присутствовало около двух тысяч человек. Впечатление, произведенное им, было столь сильно, что все они со своими женами и детьми, не уходя домой, на том же месте основали общину, для того чтобы обучаться у Пифагора. Так возникла знаменитая школа, оказавшая влияние на все дальнейшее развитие эллинской цивилизации.
Далеко не каждый мог учиться в этой школе. Пифагор говорил, что «приход людей в жизнь подобен встречающемуся на празднествах сборищу. Ибо как там суетятся разные люди, пришедшие один с одной целью, другой – с другой..., так и в жизни различные люди собираются в одном и том же месте, движимые различными интересами. Одними владеет жажда роскоши и денег, других привлекает желание власти и начальствования и борьба честолюбий. А самый бескорыстный нрав у того человека, который, занимаясь созерцанием прекрасного, называется философом»[2]. И Пифагор, первым назвав себя философом, стал обучать тому делу, которое обозначает это слово, отбирая в качестве своих учеников тех, кто действительно сделал поиск истины целью своей жизни. А как для того, чтобы стать мастером в любом деле, необходим талант, помноженный на любовь к упорному труду, так же и для того, чтобы стать философом, необходимо врожденное неприятие лжи и несправедливости, помноженное на тягу к познанию. Поэтому, если люди выражали желание поступить в школу, Пифагор «сначала... расспрашивал кого-нибудь о том, как они ведут себя с родителями и остальными домашними, затем наблюдал их... порывы...»[3] Он проводил психологическую проверку характера кандидатов и оценку их способностей и склонностей. Прежде всего новичков ожидали испытания мужества. Они должны были показать, что в состоянии не поддаваться ложным страхам, свойственным психике, и умеют на элементарном уровне отличать плоды фантазии от того, что есть на самом деле. Затем их ожидала проверка на тщеславие и даже на способность спокойно реагировать на оскорбления. Также Пифагор узнавал «знакомых, с которыми они общались, и особенно тех, с кем проводят время постоянно, и кто из встречных вызывает у них радость или огорчение. Кроме того, он наблюдал их внешний вид, и походку, и всякое движение тела и делал вывод на основании отличительных признаков природы человека, обнаруживая по внешним проявлениям скрытый в душе нрав. Того, кто выдерживал это испытание, он отпускал на три года, чтобы, понаблюдав еще, проверить, достаточно ли у человека твердости и истинной любви к учению и относится ли он к славе так, что ему безразличны почести. После этого тем, кто приходил вновь, он предписывал пятилетнее молчание, испытывая их способности воздерживаться, так как молчание – наиболее трудный вид воздержания...»[4]
Этих учеников называли акусматиками, то есть “слушателями”. Их молчание подразумевало не только ограничение в словах. Прежде всего их задачей было научиться внутреннему безмолвию, контролю над бешенно скачущими, теснящимися в голове мыслями. Они должны были учиться спокойствию и сосредоточенности, дающим возможность слышать тихий голос своего высшего начала, должны были стать способными воспринимать уроки жизни и приучиться контролировать свои инстинкты и эмоции.
Акусматики еще не считались принятыми в школу и не имели возможности учиться у самого Пифагора. Они лишь проходили подготовку, направленную на очищение разума.
Различая в человеке три начала — вожделеющее, впечатлительное и разумное — Пифагор все воспитание направлял на выработку добродетели в каждом из них. Он доказывал, что разумное начало присуще всем людям. Оно проявляется в том, что любой умеет давать другим правильные и разумные советы, и даже дурной человек может справедливо рассуждать о проблемах, не затрагивающих его лично. Значит, необходимо добиться лишь того, чтобы это начало стало проявляться и в делах, касающихся самого человека. А так как разумное начало является в человеке основным и главенствующим, то и воспитание следовало начинать именно с него, развивая его основную добродетель - благоразумие. Оно позволяет вырабатывать верные суждения обо всем, что происходит с человеком, учит спокойно и без страха переносить превратности судьбы, ибо, как говорил Марк Аврелий, «ни с одним человеком не может случиться ничего такого, что не составляет удела человека»[5]. Мы не властны над тем, что от нас не зависит, и незачем терять силы и время, сокрушаясь по поводу того, что не в состоянии предотвратить или изменить. Поэтому следует сосредоточить свои усилия на развитии и совершенствовании того, что в наших силах, то есть и использовании того, что нам дано природой или жизнью наиболее достойным и справедливым образом.
Основываясь на изучении божественных законов и выработке критериев в соответствии с ними, можно выбрать наилучший образ жизни и следовать ему. Ученику необходимо быть особенно внимательным к тому, что он думает перед тем, как что-либо сделать, к тем мыслям, которые приходят во время действия, и к анализу результатов своего поступка. Тем самым он тренирует и развивает свое разумное начало и учится подчинять ему начало вожделеющее.
А главной добродетелью вожделеющего начала является воздержанность, которая обретается и закрепляется благодаря привычке. Разумное начало, на основе осознания наилучшего образа жизни, устанавливает меру для тела – в еде, питье, отдыхе, физических упражнениях. Пифагор часто повторял: «Любым способом следует избегать и отсекать огнем, железом и всеми другими средствами от тела болезнь, от души невежество, от желудка излишество, от города смуту, от дома разногласие, от всего в целом неумеренность»[6].
Для воспитания вожделеющего начала Пифагор советовал избегать двух крайностей: избытка и недостатка, так как избыток ведет к изнеженности, а недостаток – к низости и грязи. Так, излишнее богатство делает человека сибаритом, зависимым от материальных благ, которые его окружают. Излишняя же бедность ставит человека в зависимость от материальных забот о выживании, не оставляя времени и сил для того, чтобы оторвать взгляд от земных дел. Поэтому Пифагор настаивает на том, чтобы вести образ жизни нероскошный и чистый. Неоплатоник Гиерокл в комментариях к пифагорейским Золотым стихам указывает: «...Разум стремится к чуждому роскоши, чтобы не гнаться за дорогими вещами, и он выбирает чистоту, чтобы не жить в грязи и вещественном безобразии... И одежда, и дом, и вся утварь тогда хорошо ему служат, когда они подходящие и чистые. Для чего нужно большое блюдо, когда мало еды? Зачем грязное блюдо, которое испортит еду? Зачем нужен большой дом тем, кто разместится в одном его углу? Зачем нужен неопрятный дом, непригодный для жилья?.. Поэтому пусть все у тебя в жизни будет ориентироваться на середину, которая избегает всевозможных пороков».
Подобный образ жизни, в свою очередь, способствует тому, чтобы развить основную добродетель впечатлительного начала – мужество, которое позволяет человеку противостоять чрезмерным желаниям своей низшей природы и стойко преодолевать превратности и удары судьбы, не предаваясь отчаянию и печали.
Воспитание разумного начала у акусматиков основывалось прежде всего на воздержании от слов и полном молчании, а также на напряженных и постоянных размышлениях над акусматами – изречениями Пифагора, предписывающими, что до’лжно делать, а чего не следует, и дававшимися без доказательств и объяснений. Эти акусматы могут быть малопонятны обычным людям. Самые известные из них - «через весы не шагай», «по торной дороге не ходи», «огня ножом не вороши». Сколь часто в литературе мы сталкиваемся с сетованиями ученых снобов, с высот материальных достижений ХХ века оценивающих духовное наследие прошедших веков, о том, сколь несвободной оказывалась жизнь пифагорейцев вынужденных при каждом действии вспоминать соответствующее правило и следовать ему. И кажется удивительным, что им даже не приходит в голову, что в акусматах мы сталкиваемся с символами и аллегориями, характерными для любого древнего учения. Целесообразность символизма акусматов объясняется прежде всего тем, что человек мало ценнит то, что легко дается. Лишь знание, которое он открыл вследствие упорного труда, глубокой внутренней работы, становится опытом, частью его мировоззрения, образуя внутренний стержень самого человека. Помимо этого, как и все изречения Пифагора, акусматы имели двойное значение. С одной стороны, они несли в себе нравственное наставление — то, что требовалось открыть акусматикам, а с другой, имели значение оккультное. До нас дошло лишь объяснение нравственного смысла этих акусматов. Так, первый акусмат советует избегать алчности, второй – не следовать мнениям толпы, третий – не задевать гневливого и надменного человека резкими словами.[7]
Считая важным для человека получать впечатления от совершенных форм и образов, Пифагор сделал музыкальное воспитание главным, используя музыку для восстановления душевного равновесия, и даже разработал систему лечения музыкой, с помощью которой он мог исцелять не только душу, но и тело человека. Он умиротворял страсти и страдания своих учеников с помощью особых мелодий, которые составлял, как аптекарь составляет лекарства. Известен случай, когда с помощью музыки Пифагор усмирил пьяного юношу, пытавшегося ворваться ночью к своей возлюбленной, которая была с его соперником, и собиравшегося поджечь их. Пифагор убедил флейтиста сыграть спондаическую мелодию, после чего юноша быстро успокоился и отправился домой.
Для воспитания вожделеющего и впечатлительного начал Пифагор советовал воздерживаться от употребления мяса живых существ, вина и некоторых других видов пищи, препятствующих бодрости и ясности ума, рекомендовал недолгий сон, пренебрежение славой и богатством, а также укрепляющие тело упражнения.
Пифагор внимательно наблюдал за своими учениками, хотя и не открывался им. Он обращал внимание на то, как они умеют молчать и хранить в тайне услышанное, контролировать свое поведение, как ведут себя с друзьями и с врагами. Он изучал их способности к запоминанию и осмыслению, здравомыслие. Он давал ученикам специальные испытания на свойства их натуры, выделяя тех, кто способен глубоко воспринимать его мудрость.
В этих испытаниях акусматикам помогали старшие товарищи, которые с огромной тонкостью, тактом и осторожностью указывали младшим на их проблемы и недостатки и своей дружбой поддерживали их в сложных ситуациях. Так закладывалась основа знаменитой пифагорейской дружбы, о которой говорили, что «у друзей все общее». Эта дружба создавала атмосферу единства и доверия и помогала на пути к совершенной жизни. Пифагор учил не обижаться на друзей за проступки, касающиеся денег или славы, и не отказываться от дружбы из-за несчастья или какой-либо другой случающейся в жизни неудачи, но только из-за того, что друг пошел по пути порока. Но и тогда другу следовало протянуть руку помощи, а если он отвергнет ее, не переводить разрыв во вражду, не чувствовать себя оскорбленным и не думать о собственном превосходстве. О том, кто оказался недостоин дружбы, говорили, что его “выдумали в надежде, что он станет другим благодаря учению”.
О пифагорейской дружбе известно много историй. Так, легенды гласят, что однажды тиран Дионисий, решив проверить крепость этой дружбы, призвал к себе пифагорейца Финтия и умышленно обвинил в заговоре. Это подтвердили все присутствующие, и Дионисий приговорил Финтия к смерти. Финтий же, немало удивленный происшедшим, попросил Дионисия лишь об одном – об отсрочке казни на один день, для того чтобы иметь возможность уладить свои домашние дела, так как он был старшим и большинство дел вел сам. Дионисий спросил, кто мог бы остаться поручителем за Финтия, и тот попросил позвать своего друга Дамона. Когда Дамону рассказали о том, что произошло, он сказал, что ручается за Финтия, и остался у Дионисия в качестве заложника. Когда же пришел назначенный час, приговоренный к смерти Финтий вернулся, и все были удивлены и покорены его поведением. Дионисий даже просил, чтобы его взяли третьим в этот союз, но друзья наотрез отказались сделать это. Другая история говорит о том, что пифагорейцы, даже не знавшие друг друга, стремились оказывать друг другу помощь и поддержку. Когда один из пифагорейцев тяжело заболел на постоялом дворе, он, не имея средств оплатить хозяину приют и уход, попросил того нарисовать на воротах пентаграмму, сказав, что, увидев этот знак, придет человек, который заплатит за все труды. Хозяин, не питая особой надежды, выполнил просьбу умирающего. Через некоторое время, когда больной пифагореец уже скончался, появился человек, узнавший знак. Он расспросил хозяина о том, что случилось, и выплатил ему гораздо больше денег, чем тот истратил.
Испытания, которые выпадали на долю акусматикам, мог выдержать далеко не каждый, но они способствовали развитию врожденных способностей и помогали человеку выявлять пороки, особенно свойственные всем от природы невоздержанность и корыстолюбие, и бороться с ними. Исправление характера осуществлялось в основном через формирование недостающих качеств и сдерживание излишних. Тому, кто был слишком импульсивным, приходилось выполнять кропотливую работу, требующую постоянных усилий; тому, кто был медлителен, требовалось проявлять динамичность и реакцию; тот, кому нравилось говорить, был вынужден молчать; стеснительный должен был выполнять функции организатора. Все эти упражнения, которые зачастую требовали от человека преломить самого себя, также позволяли выявить и обострить недостатки и инстинкты, которые человек еще не научился контролировать, но вместе с тем давали ему возможность увидеть и оценить те стороны своей личности, о которых он даже не подозревал. И здесь помогало умение переключать внимание со своих желаний, трудностей и страданий на высшие предметы.
Тем, кто показывал себя неспособным, Пифагор отказывал в принятии в школу. Те же, кто проходил все эти труды и испытания, торжественно принимались в ученики философской школы и допускались к участию в беседах самого Пифагора.
Однако Пифагор считал неверным обучать всех одинаково, ведь разные люди обладают различными способностями, темпераментами и склонностями. Он четко определял меру учения и наилучший способ воспитания для каждого, предлагая курс наук и темы бесед в соответствии со способностями и склонностями человека.
Учеников, принятых в школу, называли математиками, то есть “познавателями”. В пифагорейском понимании это означает изучающих эзотерическую науку, или гнозис, то есть природные взаимосвязи и науки: науку чисел, геометрию, астрономию и принципы музыкальной гармонии. На этом этапе акусматы объяснялись уже в оккультном ключе. Математикам Пифагор определил иметь общее имущество и проводить все время, живя бок о бок.
В обязанности самых старших учеников, которых называли экономами, входило управление имуществом. И если кого-либо из учеников изгоняли из школы или он покидал ее по своей воле, ему не только возвращали его имущество, но и давали столько золота и серебра, сколько прибыли оно принесло. Лишь самые старшие ученики приступали к изучению специальных дисциплин – справедливого управления обществом, экономики и медицины. Они были допущены к государственным делам и управлению хозяйством самой школы. Многие пифагорейцы приобрели известность благодаря своей законодательной деятельности — в ней они старались использовать все самое лучшее, чему научились у Пифагора, приспосабливая законы к обычаям и нравам того народа, которому они их давали. (Сам Пифагор считается отцом идеи идеального государства; Платон лишь использовал ее и развил, написав «Государство».) Те годы, когда пифагорейцы участвовали в государственных делах, были благополучными и благотворными. Им удавалось даже облагородить нравы людей, отличавшихся распущенностью и несдержанностью.
Ученики Пифагора вели образ жизни, наилучшим образом способствующий возвышению души. Их день начинался с пения гимнов богам и одинокой прогулки в тишине в священных рощах или возле храмов, во время которой они размышляли обо всех делах, которые им предстояло совершить в течение дня, и вспоминали данные обещания. Они считали, что нельзя встречаться с людьми, пока не приведешь в порядок мысли и не настроишь душу на спокойный, возвышенный лад. Лишь после такой прогулки они вступали в общение друг с другом, стараясь использовать это время для повторения уроков и исправления нравов. Затем наступало время ухода за телом. Особенно любимыми были занятия бегом и гимнастические упражнения с гирями, причем каждый подбирал упражнения, тренирующие тело в соответствии со спецификой труда, которым он был занят. Далее следовал завтрак и занятия общественными делами. В полуденное время они снова отправлялись на прогулку, на этот раз по несколько человек, вспоминая уроки Пифагора и ведя философские беседы. После прогулки они совершали омовение и встречались на совместных трапезах, в которых одновременно участвовало около десяти человек. На обед ели лепешки, хлеб, сырые и вареные овощи, редко – мясо жертвенных животных. После обеда следовало чтение, когда младший читал, а старший указывал отрывки, которые следовало читать, и комментировал их. Затем расходились по домам, а от дневных волнений освобождались, слушая музыку. Перед тем как отойти ко сну, размышляли о прошедшем дне: в чем преуспели, во всем ли проявляли разумность и справедливость, удалось ли сделать все то, что было намечено, в чем потерпели неудачу, — а также намечали планы на следующий день.
Однако во все времена люди и деяния мудрые и высокие вызывают злобу и зависть у людей ограниченных и низких, которые, не умея подняться сами, пытаются самоутвердиться за счет того, что разрушают высокое и прекрасное. Чем больше в душе у человека света, тем больше тьмы, противостоящей ему, он вызывает. Не минула чаша сия и Пифагорейскую школу. Многие граждане были недовольны пифагорейцами. Им не нравилось все: и что пифагорейцы не делают ничего необдуманного, и что не нарушают данного слова и все дела доводят до конца, и что встают вместе с солнцем, и что у них все общее, и что разумно управляют своим имуществом, и что Пифагор допускает к своим занятиям не всех, и что они хранят в тайне свои знания. Особенно это недовольство зрело в умах наиболее близких пифагорейцам людей. Это стало питательной почвой для заговора против Пифагора, чем и воспользовался Килон. Властный, жестокий, амбициозный, он, в силу своих качеств, не был принят в Пифагорейскую школу. Его самолюбие было задето, и он начал настоящую войну против Пифагора и его последователей. Он выждал момент, когда пифагорейцы собрались для обсуждения общественных дел в одном доме, приказал запереть их там и поджечь. Сорок самых авторитетных пифагорейцев сгорели заживо, и лишь двоим удалось спастись. По этому злодеянию подкупленные судьи не вынесли никакого решения, открыв травлю пифагорейцев. Многие из них были убиты, их имущество было отобрано, а земельные наделы поделены заново. Оставшиеся в живых пифагорейцы были вынуждены бежать.
Таинственна судьба самого Пифагора. По одним источникам, его не было в городе, когда возник мятеж, но, узнав о гибели своих учеников, он затосковал и умер, по другим – он бежал от мятежа в святилище Муз, где оставался без пищи сорок дней и от этого скончался.
Спустя годы жителями Кротона овладело раскаяние и они стали делать все возможное, чтобы вернуть назад оставшихся в живых пифагорейцев. В результате на Кротон вернулось около шестидесяти человек; теперь они имели такую хорошую репутацию, что им пели хвалебные песни на праздниках в честь Муз и приносили в храме Муз общественную жертву.
Пифагорейская школа просуществовала всего лишь сорок лет, однако ее импульс вдохновлял всех философов эллинского мира. Через полтора века после смерти Пифагора Платон в своем “Государстве” и других работах изложит и разовьет принципы и учение Пифагорейской школы. И хотя беспощадный Сатурн- время поглотил многое из сделанного Пифагором, пощадив лишь крохи его учения и оставив нам самим искать зерно истины на руинах памяти, — теперь мы, подобно неофитам-акусматикам, можем попытаться без подсказки и помощи сами открыть идею Пифагорейской школы и вернуть ее в мир.