Великан живописи и талантливый дипломат. Ученый антиквар и коллекционер. Прагматик и мечтатель. В его жизни поразительно сочетались взлеты таланта с весьма приземленными заботами купца. Питер Пауль Рубенс. Он стоял у истоков целой эпохи в искусстве — эпохи барокко.
Рубеж столетий, 1600 год. Юному Рубенсу 23. Он красив и хорошо воспитан. Говорит на английском, испанском, французском, итальянском. Знает латынь. Но Судьба, зная о его могучих талантах, ждет от него большего, и из родной Фландрии с дипломом свободного художника Гильдии святого Луки он отправляется в Италию. Искать свой путь и удачу. Герцог Мантуанский Винченцо Гонзага быстро оценил дар художника и полюбил его за превосходные манеры и образованность.
В коллекции герцога Рубенс открыл для себя сокровища. Он усердно копирует Тициана, Корреджо, Веронезе. Гонзага доволен его работами и вскоре посылает юного художника в Рим для выполнения копий с картин великих мастеров. Но уже через год новое неожиданное поручение итальянского герцога станет знаком тому, что Рубенс будет не только держать в руках кисти. Его новая миссия — отправиться в Испанию с подарками для короля Филиппа III.
В пути молодого посла ожидают неудачи: ливни портят картины, не хватает денег на дорогу. В письме своему покровителю из окружения герцога он с горечью замечает: «Если мне не доверяют, то дали мне слишком много денег, а если доверяют, то слишком мало». Но Рубенс с честью выполнит поручение. Первое в длинной череде дипломатических миссий, которые ожидают его в жизни. Да, с ними он будет делить свою главную страсть — к живописи. Однажды в Лондоне кто-то из придворных, увидев, что посолФландрии стоит за мольбертом, удивленно спросил: «Господин посол занимается живописью?» На что получил ответ: «Нет, милорд, живописец иногда занимается дипломатией». Копыта гремят по подъемному мосту. Старые башни, черные стены тесно окружили всадников, и они, спешившись, входят под низкий свод. Долгий путь окончен. Позади остались дороги и поля.
Придворный, разодетый и чопорный, проводил Рубенса до тяжелых дверей покоев и, церемонно поклонившись, исчез. Художник остался один на один с двумя стражами. Скрестив алебарды, они застыли перед дверями и хранят молчание. "Мы рады Вас видеть, Рубенс», — раздался тихий голос. Художник вздрогнул. Перед ним стояла королева Мария Медичи.
Через час Рубенс спускался по маленькой винтовой лестнице. «О, знаменитая лестница, — думал он, — сколько ты виделатайных гостей! Твои стертые ступени ведут либо к славе, либо в небытие. Куда ведешь ты меня?»Знакомясь с биографией Рубенса, невольно вспоминаешь романы Александра Дюма: те же события, те же имена. Мария Медичи, Анна Австрийская, Людовик XIII, кардинал Ришелье. Франция, Англия, Испания. Зловещие заговоры, жгучие дворцовые тайны, государственные секреты в маленьких надушенных конвертах. Да, это история. И это Рубенс.
Добрую половину своего времени он тратил на исполнение весьма рискованных секретных поручений своей владычицы инфанты Изабеллы. Они следуют одно за другим. Рубенс ведет обширную, часто тайную, переписку, содействует ведению мирных переговоров между Англией и Испанией, проводит секретные совещания с Карлом I и одновременно рисует его портрет.
Сложно было человеку его взглядов иубеждений вращаться в мире политики. В одном из писем он признался: «Для себя я хотел бы, чтобы на земле царил мир и мы могли бы жить в веке золотом, а не железном». А век его был поистине железным. В роскошных покоях властвует страх! Смертелен яд измены. Грозен гнев владык. Интриги, старые счеты вельмож, казнокрадство. Как все это далеко от жизни, бурлящейза стенами дворца! Как бесконечно чуждо жизни доброго народа Фландрии!.. «Я очутился в настоящем лабиринте, днем и ночью осажденный множеством забот», — пишет Рубенс. Не всякий выдержал бы нервное напряжение, которое выпало ему на долю.
Несмотря на все титулы и очести, он от-кажется от тяжкой мисси тайного дипломатического агента: «Судьба и я, мы испытали друг друга... Я мог бы доставить историку точные и правдивые сведения, весьма отличные от тех, которым придают веру вообще... Вот тогда-то я и решился рассечь золотой узел... и вернуть себе свободу».
Современники вспоминали: «Он был высокого роста и обладал величественной осанкой. Всегда казался жизнерадостным, мягким и вежливым. Говорил размеренно очень приятным голосом. Все этопридавало его словам естественную красноречивость и убедительность. Самым большим удовольствием для него было проехаться на каком-нибудь испанском коне, углубиться в чтение или заняться разглядыванием своих агатов, сердоликов и других резных камней, прекрасным собранием которых он располагал». Тонкий ум, такт и редкий дар очаровывать людей отмечали все, кто общался с живописцем. Загадочный Рубенс смотрит на нас с автопортрета, который, видимо, из-за частых разъездов он все никак не мог закончить.
Импозантный, зрелых лет мужчина. Элегантно заломлена широкая шляпа. Закрученные усы. Борода. Но главное не эти детали. Главное — глаза. Пристальные, островнимательные, может, даже недоверчивые: слишком много предательств видел он. Испытующе вглядывается в нас Рубенс. Не раз смотрел он в глаза королей, герцогов, кардиналов и научился скрывать свои мысли. Мы вмиг представляем себе Рубенса послом, исполняющим особо секретную миссию или весьма деликатное поручение светлейшей инфанты Изабеллы.
Когда молодой художник только появился в Брюсселе по возвращении из Италии, то сразу пришелся ко двору. Церковь и светская власть были полны желания утвердить свое величие. И здесь Рубенс был незаменим. Его завалили заказами, он не отказывался ни от одного. И золото потекло к нему рекой.
Он вставал в четыре утра и приступал к работе. Короткий перерыв на обед и опять труд. С полной отдачей. В его мастерской работали десятки учеников, но еще больше просили его принять их. Этой чести они готовы были ждать годами. «Мы посетили знаменитого художника, которого как раз застали за работой, причем он заставлял себе в то же время читать вслух из Тацита и одновременно диктовал письмо. Мы молчали и не хотели ему мешать разговорами, он сам начал с нами говорить и при этом продолжал, не прерывая, свою работу, заставлял дальше читать, не переставал диктовать письмо и отвечал на наши вопросы», — вспоминает один из современников Рубенса.
«Я глубоко преклоняюсь перед величием античного искусства, по следам которого я пытался следовать», — напишет в одном из своих писем художник. В философии ему были близки стоики — бюст Сенеки стоял при входе в мастерскую рядом с бюстами Платона, Сократа и Марка Аврелия.
Десятки картин каждый год выходят изпод кисти Рубенса. «Мой талант таков, что, как бы непомерна ни была работа по количеству и разнообразию сюжетов, она еще ни разу не превысила моего мужества», — говорил он не без гордости. Иногда свершались и настоящие чудеса, как это было с картиной «Поклонение волхвов». Полотно высотой в четыре с половиной метра Рубенс написал за шесть дней. Его картины потрясали воображение современников. В них отражались то страшные минуты Голгофы, то величественные сцены античных мифов, то грандиозные битвы охотников со львами, то полные правды жизни портреты царственных особ или скромной камеристки.
Камеристка инфанты Изабеллы. Этот прекрасный портрет находится среди других шедевров Рубенса в Эрмитаже. Из мерцающего полумрака глядит на нас из далекого XVII века молодая женщина. Нас разделяют 350 лет, но мы, словно наяву, ощущаем ее время. Длинные и гулкие анфилады дворца, пыльные скрипучие витые лестницы. Приторно-горький аромат старинных духов. Шорох поспешных шагов, звон шпаг и стоны тайно убитых. Скрипят ржавые петли тяжелых дверей. Отсчитывают минуты старые куранты. Горланит песню пьяная ватага наемников... Портрет камеристки инфанты Изабеллы — крохотное зеркало, отражающее целый мир.
Вспоминаются слова Крамского: «Говоря по правде, мы лепечем. Вот старые мастера говорили». Он мечтал достичь высот Микеланджело... О многом мечтал, но многое не успел. А может, он успел все, что должен был совершить? Ведь сотни его картин остались как бесценный дар людям.
Эжен Делакруа сказал о нем: «Слава этому Гомеру живописи — где он затмевает всех не столько совершенством, сколько тайной силой и жизнью души, которую он вносит во все». А кто-то из поэтов с благодарностью воскликнет: «Жив ты! В красках твоих жизнь пламенеет сама!»