Пышность и великолепие дворцов. Изобилие архитектурных форм. Завитушки, золото, фейерверки, немыслимые карнавалы и развлечения. Кринолины, кружева, банты, веера, изысканные позы менуэта. Такой мы представляем эпоху барокко. Но почему же в это время появились такие глубокие композиторы, как Иоганн Себастьян Бах и Антонио Вивальди, мыслители Блез Паскаль и Рене Декарт, ведь они задавались отнюдь не праздными вопросами бытия? Быть может, мы совсем не знаем барокко?
Эпоха барокко, если сравнивать ее с этапами жизни человека, напоминает подростковый период. Помните — огромное желание дойти до всего своим путем, отвергая опыт старших, испытать и убедиться самостоятельно. Помните — вера в идеал, в добро и справедливость, сменяющаяся горьким отчаянием, разочарованием и осознанием несовершенства мира. Порой это рождало протест против всего принятого и установленного кем-то другим. И как юность за экзотичностью и яркими красками внешнего вида прячет свою неуверенность и растерянность, так и человек эпохи барокко за буйством и пышностью форм, карнавалами, театральными масками и строгостью церемониала прятал свою ранимую, мятущуюся душу, искал утраченную гармонию и согласие, стремился вновь обрести Бога в своем сердце.
До звезд молитва превознесена.
Стареют ангелы, а человек
Юнеет; пусть душа изъязвлена,
Но небо завоевано навек.
Машины против Бога. Власть греха.
Христовы раны вновь кровоточат.
Отброшен старый мир, как шелуха,
От стольких перемен трепещет ад.
Все: нежность, радость, доброта и мир —
Ждет манны с неба, славит чудеса,
Предвидя в будущем роскошный пир
И райских птиц. Ветшают небеса.
Над звездами гремят колокола.
Душа в крови, но разум обрела.
Джордж Герберт. Церковная молитва
Как будто пошатнулось что-то в человеке. Крик, вырвавшийся из груди, запечатлело зеркало времен. Не правда ли, эта эпоха чем-то похожа и на нашу?
В чем искать опору?
С конца XVI до начала XVIII века Западная Европа переживает один из интенсивных и одновременно драматических периодов своей истории. Непрекращающиеся войны, эпидемии чумы, религиозные конфликты вызывают в человеке чувство растерянности, рождают сомнения, суеверия и страхи.
Реформация церкви делит христианскую Европу на два лагеря — католиков и протестантов. Все более обостряющаяся вражда между ними переходит в Тридцатилетнюю войну. К середине XVII века она уносит жизни половины населения Германии. Незыблемые церковные постулаты рассыпаются в прах. Борьба за спасение душ превращается в завоевание политической власти над Европой. Понятие очищения души теряет свое значение: искупление грехов в виде индульгенции теперь можно купить на любом рынке.
Человек барокко жил напоказ — и тщательно оберегал от любопытных свой внутренний мир
Столь глобальные перемены и потрясения толкают человека к поиску новой внутренней опоры. С уходом эпохи Ренессанса он почувствовал себя одиноко в этом оставленном Богом мире. Не потому, что Бог забыл о человеке, а, скорее, потому, что человек оторвал свой взор от мира небесного и устремил его к миру земному, полному страданий и боли. И если раньше Бог был Отцом, к которому обращались за советом, который направлял все действия и поступки, то теперь человеку предстояло идти самому и вновь выстроить внутри себя лестницу, найти путь, по которому он смог бы прийти к согласию с самим собой и с Небом.
Человек барокко не мог не страдать, задаваясь извечным вопросом «кто я?» и не находя на него ответа: «Пусть человек... подумает о себе и сравнит свое существо со всем сущим, пусть почувствует, как он затерян в этом глухом углу Вселенной, и, выглядывая из чулана, отведенного ему под жилье, — я имею в виду зримый мир, — пусть уразумеет, чего стоит наша Земля со всеми ее державами и городами и, наконец, чего стоит он сам. Человек в бесконечности — что он значит?» — писал Блез Паскаль.
Контраст между миром земным, наполненным болью и страданиями, и миром небесным, с его недостижимой гармонией и порядком, рождал противоречия и вопросы. Само время заставляло человека повзрослеть и стать самостоятельным, обрести свое мнение и точку зрения, свой стержень. Люди, сильные духом, находили опору внутри себя, в своей вере в идеалы, в Бога. Но это был тернистый путь, путь проб и ошибок. Тот, кто не находил внутренней опоры, испытывал горькое разочарование в жизни, его уделом становилось отчаяние.
Я в одиночестве безмолвном пребываю.
Среди болот брожу, блуждаю средь лесов.
То слышу пенье птах, то внемлю крику сов,
Вершины голых скал вдали обозреваю,
Вельмож не признаю, о черни забываю,
Стараюсь разгадать прощальный бой часов,
Понять несбыточность надежд, мечтаний, снов,
Но их осуществить судьбу не призываю.
Холодный, темный лес, пещера, череп, кость -
Все говорит о том, что я на свете гость,
Что не избегну я ни немощи, ни тлена.
Заброшенный пустырь, замшелая стена,
Признаюсь, любы мне... Что ж, плоть обречена.
Но все равно душа бессмертна и нетленна!..
Андреас Грифиус. Одиночество
Во власти Фортуны
Неслучайно тема Фортуны — судьбы, которая бросает человека в бушующее море жизни, — становится одной из главных в это время. Человек не властен над своей жизнью. Может быть, поэтому почти в каждом своем произведении Шекспир, писавший на рубеже XVI–XVII веков, с такой иронией упоминает «старушку Фортуну», противопоставляя ей человека, сильного своими добродетелями:
...В тебе есть цельность.
Все выстрадав, ты сам не пострадал.
Ты сносишь все и равно благодарен
Судьбе за гнев и милости. Блажен,
В ком кровь и ум такого же состава.
Он не рожок под пальцами судьбы,
Чтоб петь, смотря какой откроют клапан.
Кто выше страсти? Дай его сюда,
Я в сердце заключу его с тобою,
Нет, даже в сердце сердца.
Гамлет
Бенедикт Спиноза утверждал: «Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет сам собой, но находится в руках фортуны (курсив мой. — Ю.М.), и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой лучшее, однако принужден следовать худшему».
Жизнь есть сон
Однако, испытывая страх перед судьбой, злым роком, человек одновременно начал ощущать себя гражданином мира. Если Ренессанс стал эпохой географических открытий, то барокко можно назвать временем их активного освоения и прокладывания новых путей. Оно открыло эпоху рабовладения и морских баталий между государствами за право обладания новыми землями — колониями. Европеец почувствовал себя не романтическим первооткрывателем, а хозяином, завоевателем нового мира.
Человек барокко пытался утвердиться, почувствовать собственную значимость во всем — и стремился к обладанию властью, богатством, силой. Но эта значимость зачастую принимала гипертрофированные формы: если праздник — то грандиозное театральное действие, карнавал, не стихающий несколько дней. «Жизнь напоказ» — так можно определить одну из граней этой эпохи.
Но была и другая, скрытая от посторонних глаз внутренняя жизнь одинокого человека. И как ее отражение во дворцах, среди пышных, поражающих великолепием залов, в это время появляются комнаты уединения — на фоне остальных интерьеров они смотрелись как настоящие кельи. Сюда не допускались любопытные. Здесь человек оставался наедине с собой, здесь он снимал все маски и отбрасывал все условности, становился таким, каким был на самом деле.
Моя душа, ядро земли греховной,
Мятежным силам отдаваясь в плен,
Ты изнываешь от нужды духовной
И тратишься на роспись внешних стен...
Уильям Шекспир. Сонет 146
Жизнь человека барокко больше походила на театральное действие, в котором каждый играл какую-то роль, а театр — на повседневную жизнь. В своих пьесах Мольер и Расин раскрывали характеры героев, изобличая недостатки человеческие, старательно спрятанные под модными одеждами.
«Жизнь есть сон» — само название пьесы Педро Кальдерона как нельзя лучше отражало суть эпохи. Мартин Опиц, поэт того времени, писал:
Все это — сон пустой!.. И до чего ж охота
Средь бренности найти незыблемое что-то,
Что не могло б уйти, рассыпаться, утечь,
Чего вовек нельзя ни утопить, ни сжечь.
Разрушит враг твой дом,
твой замок уничтожит,
Но мужество твое он обстрелять не может.
Он храм опустошит, разрушит. Что с того?
Твоя душа — приют для Бога твоего.
Слово утешения средь бедствий войны
«Все наше достоинство — в способности мыслить». «Весь мир — это вечные качели. Даже устойчивость — и она не что иное, как ослабленное и замедленное качание», — утверждал Мишель Монтень.
Дуальность и противоречие — вот основные черты эпохи барокко, которая воспринимала мир в противопоставлении материа-льного и духовного, природного и божественного, разума и чувства.
В философии разгорается борьба двух принципиально противоположных учений — метафизики и материализма. Рене Декарт утверждает, что единство мира в разуме. Томас Гоббс — что единство в материи, а все духовное есть суть материи. Бенедикт Спиноза находит единство в понимании Бога, объединяющего духовный и материальный мир. Блез Паскаль ищет его в любви, источнике благородного поведения. А Мишель Монтень пишет: «Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее». Все философы будто пытаются ответить на один-единственный безмолвный вопрос человека барокко: во что верить? Слова Декарта «Я мыслю, следовательно, я существую» становятся девизом эпохи и фактически определяют будущее. Лишь собственному опыту можно доверять, и лишь разум — самый надежный инструмент познания мира и самого себя!
Что мне делать?.. Во что верить? В полное свое ничтожество или в свое богоподобие? Блез Паскаль
...Уходило в прошлое время человека-творца, уподобившегося Богу, приближалось время человека Просвещения — человека-хозяина, все знающего и все понимающего. А между ними стоял истерзанный вопросами и сомнениями человек эпохи барокко. Похоже, он нашел ответ на вопрос «во что верить?». Разум определил дальнейший путь познания себя и мира... Но невольно приходит на ум — а был ли другой ответ? Могла ли история пойти по другому пути?
Если мы вновь проведем параллель с человеческой жизнью, окажется, что все шло своим чередом, ведь в юности мы учимся совершать сознательные действия, сознательно выбирать, то есть пользоваться своим разумом. Несколькими годами позже наступает возраст, когда человек должен сделать важный выбор между материальным и духовным и определить свои жизненные ценности и приоритеты. И вот тут бы не промахнуться...
В истории человечества была не одна эпоха барокко. Например, период эллинизма в Древней Греции, последовавший за «золотым веком» Перикла, некоторые искусствоведы называют греческим барокко.
Тогда на смену пропорциональным и строгим классическим линиям, устойчивым позам пришли смягченные, требующие дополнительной опоры позы богов и героев. Лики богов очеловечены, люди стали равны богам. В скульптуре появились неуверенные, изогнутые, даже закрученные по спирали линии. На лицах — страдание, искажение черт и пропорций от страха, боли и испытываемых мук. Все это повторилось в искусстве XVII века.
Во имя Бога
В эпоху барокко предпринимаются многочисленные попытки объединить рациональное и метафизическое — опыт и божественную природу всего сущего, первопричину всех явлений.
Так, розенкрейцеры, пытаясь преодолеть противоречия между экспериментальной наукой и теологией, призывают создать новое искусство, новую этику и новую науку как синтез древних знаний: алхимии, магии, каббалы — и «посвятить жизнь истинной философии во имя служения миру».
В науке Ньютон и Кеплер свои гениальные открытия совершают отталкиваясь от философских представлений о природе. И уже в математических расчетах и опытах находят им подтверждение. А не наоборот!
В музыке самые прекрасные композиторы — Бах, Вивальди, Перселл, Гендель — творят во имя Бога, соединяя в прекраснейший союз разум и чувства.
Твоя душа — приют для Бога твоего.
...На крыльях разума из темной нашей чащи
Она возносится над всем, что преходяще.
Бог чтит ее одну. Ей велено судьбой
Быть нам владычицей и никогда — рабой!
Мартин Опиц. Слово утешения средь бедствий войны