Каждый воистину великий поэт, художник, композитор дарит потомкам частицу своей души, величайшие творения мировой культуры. Их с увлечением читают, ими любуются, их слушают. Такова судьба каждого из гениальных творцов. Но трём композиторам Вселенной подарено было нечто большее.
Можно ли себе представить, скольких младенцев матери в разных странах мира уже в первые дни жизни приветствуют колыбельной «Спи моя радость, усни», написанной, как утверждает легенда, великим Вольфгангом Моцартом? А сколько миллионов молодожёнов вступают в брак под торжественную и ликующую музыку «Свадебного марша» Феликса Мендельсона-Бартольди! И уж совершенно неожиданный масштаб оказался предуготован Александру Скрябину. Не миллионы, а миллиарды землян повседневно встречаются с его наследием. Где бы они ни родились, где бы ни жили, чем бы ни занимались — хоть раз в жизни им доводилось общаться с его подарком человечеству.
В далёком 1910 году (ровно сто лет назад!) он завершил своё гениальное творение — симфоническую поэму «Прометей». Имя античного героя символизирует в ней активную энергетику Вселенной, повествует о том, как дремлющий хаос и лишь зарождающаяся жизнь обретают энергичное биение и драматизм. И поскольку героем является в поэме легендарный похититель огня, подаривший человечеству этот символ цивилизации, композитор впервые вводит в партитуру музыкального произведения «голос» огня. Впервые сочетает законным браком музыку со светом и цветом.
Попробуйте представить себе сегодня землянина, пусть и далёкого от музыки, пусть и не слышавшего никогда даже имени Скрябина — но не встречавшегося с его наследием в области цветомузыки! Ведь наверняка каждый человек хоть раз в жизни побывал в дискотеке, на эстрадном концерте, хоть когда-нибудь слушал концерт по телевидению. И всё это происходило в содружестве музыки симфонической, эстрадной, джазовой и празднества цвета и света!
Александр Скрябин сразу же стал родоначальником нового направления в музыкальном искусстве — цветомузыки. Уже через три года после написания «Прометея» в Вене была поставлена новая опера А. Шенберга «Счастливая рука», где драматическое действие проходило не только под непрерывный поток музыкальных звуков, но и при сверкании прожекторов и игре цветовых букетов. Через несколько лет, в 1946 году, в зале «Карнеги-холл» прозвучал «Чёрный концерт» И. Стравинского, где повествование принадлежало не только музыке, но и цвету. А потом последовала «Поэтория» Р. Щедрина на стихи А. Вознесенского с участием самого поэта и яркой цветовой палитрой. А в 1964 году в зале им. Чайковского свет рампы увидела сценическая композиция А. Шнитке «Жёлтый звук» (по В. Кандинскому).
Наследие, оставленное Скрябиным, оказалось чрезвычайно многообразным, порою совершенно неожиданным. Так, в 1952 году в прославленном концертном зале «Карнеги-холл» в Нью-Йорке состоялся концерт популярного в ту пору в Америке композитора и пианиста Джона Кейджа. Меломаны, любители современной музыки никак не могли пропустить такое событие. Дамы в вечерних туалетах с бриллиантами и дорогими мехами, мужчины в обязательных фраках и смокингах заполнили зал. Концерт начался, Кейдж сыграл несколько миниатюр, зал с восторгом аплодировал. А потом объявили, что сейчас он впервые покажет свою новую пьесу «4 минуты, 33 секунды». Ошеломлённая столь непривычным, прозаическим названием музыкального произведения, которым обычно дарят романтически возвышенные имена, публика, тем не менее, готовится слушать. Затаив дыхание, в полнейшей тишине зал ждёт первых аккордов. А их нет. Проходят сначала секунды, потом и минуты. А рояль молчит. Публика негодует, страсти накаляются, раздаются крики: «Прекратите эти издевательства! Начинайте играть! Мы пришли слушать музыку!» А пианист сидит у рояля, не прикасаясь к клавишам. Возмущение зала достигает предела, постепенно затихает, и наконец наступает тишина. Оказывается, для того чтобы зал вскипел, дошёл до пика и затих, как раз и требуется 4 минуты 33 секунды, объявленные автором в качестве названия пьесы.
Что это было? Шутовство, издёвка, клоунада? Или Кейдж выполнил заветную мечту Скрябина, который за много лет до этого утверждал: «Тишина тоже есть звучание, и пауза звучит всегда (не потому ли в концертах Скрябина-пианиста заворожённые слушатели так проникновенно вслушивались в его паузы? — М. М.). Я думаю, что может быть даже музыкальное произведение, состоящее из молчания».
Трудно, а пожалуй, и невозможно перечислить все ракурсы влияния на современную нам музыку, зачинателем которых был Скрябин. Председатель Скрябинского общества в Амстердаме господин Х. Аустбе, выступая 6 января 1992 года на научной конференции в Мемориальном музее А. Скрябина в Москве, заметил: «Сейчас трудно найти современного композитора, который прямо или косвенно не испытывал бы влияния Скрябина».
Скрябин, приобщившийся к музыке с трёх лет, а в восемь задумавший написать оперу «Лиза» (увы, незавершённую), оставил в наследие поколениям не только много гениальных творений, но и целые пласты новаторства.
Он был почти одногодком с Сергеем Рахманиновым, его соучеником по классу фортепиано у талантливого пианиста Н. Зверева, с золотой медалью окончил в 1892 году Московскую консерваторию по классу фортепиано, казалось бы, унаследовал лучшие традиции московской композиторской школы. Но как же он был дерзновенен в своих творческих порывах, как был непредсказуем, как смел! Он впервые сумел воплотить в своих творениях масштабы космизма, трагедийность и возвышенные порывы людских сердец.
«Творчество Скрябина, — писал известный русский философ и общественный деятель Г. Плеханов, — было его временем, выраженным в звуках». Это ярко прослеживается на одном из ранних творений композитора. В 1894–1895 годах он написал опус фортепианных этюдов № 8. Завершал его этюд № 12, ставший как бы своеобразным эпиграфом всего наследия композитора. Написанный в канун ХХ века, он словно предвосхитил и две мировые войны, и взрывы в Нагасаки и Хиросиме, и многие другие события тревожного века. В этюде захватывают неистовство опережающих друг друга звуковых пластов, резкие перепады волевых мелодий. Слушателей не оставляет ощущение, будто не на фортепиано, а на сотнях раскалённых добела наковальнях отчеканена эта музыка.
И когда вскоре после создания этого творения Скрябин впервые выехал на гастроли за рубеж, его концерты в Париже, Брюсселе, Берлине, Амстердаме прошли с триумфальным успехом. Обозреватель французской газеты «Свободная критика» Э. Жорж писал: «Русский композитор Скрябин… в течение двух часов держал… избранную публику под очарованием своей игры».
Правда, общее признание пришло далеко не сразу. Выражение его мыслей, его мироощущения оказалось столь дерзновенным, столь новаторским и нетрадиционным, что вызвало волну протестов и у многих слушателей, и у коллег.
Так, прославленный композитор Сергей Танеев, по воспоминаниям сына Л. Толстого Сергея, сидевшего однажды рядом с ним в концерте, после того как затихли аккорды «Прометея», предвкушая предстоящую радость, воскликнул: «Теперь начнётся музыка!» А в другой раз, прослушав фортепианные миниатюры Скрябина, заявил: «Такое ощущение, будто палками меня всего избили». Увы, подобные высказывания были не единичны. Известный русский композитор А. Аренский, прослушав 2-ю симфонию А. Скрябина, в письме Танееву язвительно писал, что, по его мнению, вместо слова «симфония» в афише надо было бы написать «какофония».
И всё же уже в двадцать с лишним лет Скрябин обретает славу и в отечестве, и за рубежом. Композитор Анатолий Лядов приветствовал его новые творения словами: «Появилось новое и великое искусство». Николай Римский-Корсаков о нём писал: «Звезда первой величины». Лев Толстой, услышав одну из фортепианных миниатюр композитора, откликнулся так: «Очень искренне, искренность дорога. По одной этой вещи можно судить, что он большой художник».
Высокую оценку получили новые творения композитора в России у его коллег. Высоко ценил новые творения Скрябина Александр Глазунов. «Я очень много играл твою Четвёртую сонату, — писал он автору, — и восхищался ею». Очень тепло отзывался он и о Третьей симфонии: «Всё это время изучаю твою Третью симфонию, которая мне очень нравится. Многими эпизодами я с жаром увлекаюсь».
А выдающийся музыковед, член-корреспондент Академии наук СССР А. Оссовский через долгие годы после премьеры симфонии вспоминал: «Симфония произвела ошеломляющее, грандиозное действие. С уст потрясённых слушателей то и дело срывался восторженный эпитет „гениально“… Нам казалось, что Скрябин этим произведением открывает новую эру… Между нами было неоспоримо решено: „Скрябин — гений и вождь“».
Широкое признание пришло к нему и за рубежом. Исполнение его произведений в Европе и Америке, как правило, вызывало восторженный приём слушателей. Английский музыковед Р. Ньюмарч писала композитору после концерта из его творений в Лондоне (дирижёр Г. Вуд): «Впечатление было действительно велико и прекрасно… Аплодисменты были по-настоящему горячими и восторженными. Вуд должен был выходить три раза (после новинки это вещь совершенно необычная)... Я заметила м-ра Бернарда Шоу, который был одним из самых больших энтузиастов и аплодировал изо всех сил».
Издатель журнала «Новое звено» А. Брянчанинов, впоследствии возглавивший Петроградское скрябинское общество, в корреспонденции из Лондона писал, как восторженно принимала аудитория концерт Скрябина: «Меломаны, тридцать лет посещающие лондонские концерты, не запомнят тех оваций, которыми отблагодарила зала Скрябина. В зале стоял какой-то вопль, махали платками, чем попало. Оркестр, заражённый общим настроением, встал и поклонился новому светилу».
А немецкий критик А. Абер, услышав «Поэму экстаза», утверждал: «Это произведение ставит Скрябина в ряд величайших симфонистов, которые известны в истории музыки».
Как же тут не вспомнить провидческие строки о творчестве этого гениального композитора, написанные в далёком 1911 году, ещё при его жизни, выдающимся композитором и музыкальным критиком В. Каратыгиным: «Скрябин… кажется, русская музыка не знала до сих пор имени, которое возбуждало бы к себе более страстный, более острый интерес, чем имя Скрябина. Его душа центростремительная. Она фокус, куда сбегаются лучи… от всех феноменов внешнего мира. И раскалываемые сосредоточием мировых лучей в одной точке, плавятся и вскипают звуки, и каскадами жаркой творческой славы брызжут и хлещут с яростью неукротимой».
16 января далёкого 1896 года в Парижской газете «Музыкальный гид» было напечатано: «А. Скрябин! Запомните это имя! Оно ещё прозвучит в веках!» Предсказание сбылось. 14 апреля мир будет отмечать 95-летие со дня скоропостижной смерти композитора, а его имя, его творения продолжают звучать в веках и радовать человечество.