Сегодня я видела Музу, покровительницу искусства Танца. Древние греки называли ее Терпсихорой, и само это имя несет отпечаток ритма и гармонии...
Но имя это уже никто не произносит, а искусством уже никто не занимается. Все стороны нашей жизни отмечены следами разложения, и трон Музы Танца также оказался захвачен культом упадничества и вырождения, когда маска танца была надета на неуклюжие телодвижения, имитирующие животные инстинкты.
Терпсихора и танец не были выдуманы древними греками ради развлечения и времяпрепровождения. Муза и танец — это результат вдумчивого созерцания Природы, где все движется в ритме согласно неписаным законам.
Чтобы понять дух танца, достаточно погрузиться в шелест густой листвы. Не отрываясь от ветвей, листья танцуют и поют, рождая симфонию зеленых оттенков, чарующую глаз и слух. Достаточно минуту посидеть на берегу моря, обратив к нему лицо, и отдаться на волю неутомимого ритма, с которым волны набегают на берег. Достаточно проследить полет птицы или падающего листа осенней порой. Достаточно взглянуть, как танцуют на небе облака, принимающие поочередно тысячи фантастических форм. В конце концов, достаточно просто уметь читать ту открытую книгу, страницы которой жизнь ежедневно листает перед нами, но в которой мы ценим — да и то не всегда — лишь обложку.
Если глаза не видят, то и тело не может танцевать. Кусок материи, который мы называем телом, лишь мечется и корчится, словно в болезненных конвульсиях, а не движется в гармоничном ритме. Остается существо, которое непритворно жаждет плотского удовлетворения, а не духовного наслаждения красотой.
Если глаза не видят, то нет и звуков, чтобы слагать из них музыку. Если бы зазвучали прекрасные мелодии, они разбудили бы в нашем теле желание двигаться им в такт, согласованно и соразмерно. Но нас окружает кричащая, агрессивная музыка, построенная на диссонансах, или приторно слащавая и лукаво нежная, а тексты песен явно продиктованы вырождающейся модой или политической системой, что также популярно сегодня.
За всей этой мишурой не видно истины. А она заключается в том, что танец умер, и его смерть — это победа материализма, обещающего фальшивую свободу, которая никогда не будет достигнута по той простой причине, что ее не существует в тех мирах, где ее пытаются обрести. Эту ложную свободу сулит лозунг «делай что хочешь, а будет по-моему». Или «будь раскованней» — следуя навязанной моде. Ты обязан признавать прекрасным то, что вызывает отвращение, и, закрыв глаза, безумно кружиться и скакать, попирая само воспоминание о священной Музе ритма и гармонии.
Среди всей фальши и бессмысленности слов молодые люди не только безнадежно далеки от умения танцевать; в своих прыжках и телесной неопрятности они так опустились и деградировали, что напрочь забыли изящество и грацию движения.
И я воззвала к Терпсихоре. Этот призыв родился в глубине моей души и с силой вырвался наружу.
И она явилась ко мне. Каждое движение Музы дышало грацией, которую не могли скрыть одежды. Она шла сквозь время, и ее шествие было танцем, движения которого были самой музыкой. Нет, Терпсихора не умерла, ведь прекрасное никогда не умирает. Я подумала, что ее присутствия никто не заметит, но все Подлинное непреложно...
Видение было мимолетно, но в этот миг время и пространство утратили свою пугающую безусловность, а мода стыдливо потупилась перед лицом того, что вечно было, есть и будет.
Только мгновение Муза Танца была среди нас. Никто уже не знает ее имени и не вспомнит искусство, которому она покровительствует, Но в чьем-то убогом теле пробудилась неясная тоска. Оно давно лишилось крыльев и не умеет больше ни летать, ни ступать. И только взор свой может оно поднять к мимолетному видению, а душа умоляет его вновь сделаться таким же, как прежде.
Ведь душа умеет танцевать. Она живет в каждом из нас, и все зависит от того, насколько мы сами сковываем ее. Если душа охвачена трепетом, греки называли это именем грации и гармонии, Терпсихорой. А если она рыдает, как нам называть ее?