Житие хитроумного идальго дона Мигеля де Сервантеса
Я по воле небес родился в наш железный век, дабы воскресить в нем золотой.
Дон Кихот
«Я отлично знаю... что нет таких чар, которые могли бы поколебать или же сломить нашу волю, как полагают иные простаки, ибо воля наша свободна, и ни колдовские травы, ни чародейство над нею не властны. Сломить человеческую волю — это вещь невозможная», — напишет Мигель де Сервантес почти в самом конце своей жизни — жизни, в которой были рабство и тюрьма, нищета, непонимание, насмешки и презрение.
Тем поразительнее читать историю жизни, написанную твердым почерком человека, который никогда не выбирал кривых дорог.
Он родился в 1547 году в небольшом городке Алькала де Энарес, в 20 милях от Мадрида. Древний род Сервантесов, прославивший себя верным служением испанским королям, за пять столетий постепенно обеднел. В поисках денег семья перебиралась из города в город, и уже подростком будущий писатель изъездил пол-Испании. Несколько лет он учился в Мадриде у известного гуманиста Хуана Лопеса де Ойоса (последователя Эразма Роттердамского), а также в Саламанкском университете — «Иберийских Афинах», как называли его испанцы, — крупном гуманистическом центре того времени.
К 20 годам Мигель де Сервантес был идальго свободолюбивым, независимым, гордым славой предков, закалившимся в борьбе с лишениями, смелым и страстно жаждущим полезной и самоотверженной деятельности. В это время кардинал Аквавива обратил внимание на опубликованное в книге де Ойоса стихотворение Мигеля и взял его в Рим, к своему двору, чтобы способствовать развитию юного таланта. Молодого человека ждало блестящее будущее.
Из всех открывавшихся перед ним возможностей самым благородным Сервантес счел принять участие... в войне с турецкими пиратами и в 1570 году стал простым солдатом. Он поражал своей доблестью даже опытных воинов, а в битве при Лепанто (1571) получил четыре ранения в грудь и руку, которая навсегда осталась парализованной.
Возвращаясь на родину, Сервантес и его брат Родриго попали в плен к алжирским пиратам. На берег Алжира в то время свозили тысячи захваченных турками людей. Одни становились рабами, и за малейшее неповиновение и отказ от тяжелых работ им вырывали ноздри, отрубали руки, уши; другие годами изнывали в тюрьмах, страдая от тоски, безделья и бесчеловечного обращения, ожидая выкупа, теряя надежду, а иногда и человеческий облик.
Сервантес не мог терпеть несвободу, одна мысль о том, что у человека можно отнять право на веру, на честь и достоинство, была для него невыносима. Но что мог сделать закованный в цепи раб? И все же Сервантес не знал, что такое сдаться, всякая неудача побуждала его к борьбе.
Однорукий — так звали его пленные — решает организовать побег.
Но сначала нужно было пробудить в пленниках угасшую волю. Он отдает последние крохи одним, работает за других, завязывает общие беседы о поэзии, об истории, о минувших битвах, пишет и читает стихи, даже ставит по памяти рождественскую драму — и все это время думает о побеге. После каждой неудачной попытки (их было четыре) он берет всю вину на себя одного, зная, что за это его непременно посадят на кол. Но даже Гасан-паша, его хозяин, турецкий наместник Алжира, не мог не проникнуться уважением к Сервантесу за его нравственную силу и смелость, и в последний момент казнь всегда отменяли.
«Свобода — это сокровище, дарованное человеку небесами; за свободу, так же как и за честь, нужно рисковать жизнью, так как высшее зло — это рабство», — напишет Сервантес позже.
Когда отец, продав все имущество, прислал ему деньги, он не раздумывая выкупил на них своего брата. Через пять лет судьба, наконец, улыбнулась ему: испанские купцы собрали необходимую для выкупа сумму, и Сервантес вернулся в Испанию.
Героизм, поразивший даже Гасана-пашу, не тронул чиновников Филиппа II. Боевые заслуги были забыты, семья Сервантеса окончательно разорилась. Оставив по инвалидности военную службу, он, чтобы оградить от нищеты сестер и жену, 15 лет отдал чуждому его складу и душе занятию — был сначала агентом по закупке провианта для армии в Андалузии и Гранаде, затем правительственным сборщиком недоимок с населения этих провинций. Писать удавалось урывками, печатать — ничего.
Сервантеса, мягкого с голодными крестьянами и непреклонного к монастырям, утаивавшим продукты, едва не отлучили от церкви и четыре раза, в 1592, 1597, 1602 и 1605 годах, сажали в тюрьму (дважды по делу о невзысканных недоимках). Его обвиняют в растрате, и 11 лет он выплачивает долг правительству. Вытертый плащ, камзол, поражающий разнообразием пуговиц, башмаки с заплатами, зеленые чулки, заштопанные черным шелком, — его одежда красноречивее всех слов говорит, как он жил в те годы.
В 1603 году Сервантес перебирается с женой в Вальядолид и обращается к литературной деятельности. Он работает неустанно, как будто торопясь высказать все то, что передумал за эти годы. «Дон Кихот», «Нравственные новеллы», «Путешествие на Парнас», «Персилес и Сигхизмунда» были написаны в двухкомнатном домике, где они жили вшестером (с родственницами) и где днем работала швейная мастерская (дамы шили костюмы для придворных), — написаны в перерывах между ведением счетов, тяжбами, случайными заработками.
Нищета и неустроенность остались его спутницами до конца дней. Однако незадолго до смерти в своем последнем романе «Персилес и Сигхизмунда» он напишет удивительные слова: «...прощайте, шутки, прощай, веселое настроение духа, прощайте, друзья: я чувствую, что умираю, и у меня остается только одно желание — увидеть вас вскоре счастливыми на том свете».
Не правда ли, его жизнь похожа на роман — об идальго, сохранившем веру в идеал, о рыцаре, чьи мечты не однажды разбивала действительность, но он всякий раз возвращался к ним снова и только тверже становился под ударами судьбы.
Выбрав литературное поприще, он мог бы писать увеселительные пьесы и романы, которые так любила публика, и обеспечил бы себе безбедное существование. Но Сервантес увидел в литературе другую возможность.
О чем же его книги? О чем, например, «Дон Кихот»?
О величайшем благородстве и величайшей мудрости, с одной стороны. С другой — о странном, нелепом человеке, то и дело попадающем в глупые ситуации. Это какая-то насмешка над тем, что сердце считает правильным! Мудрость, простота, несуразности, шутки... есть в этом что-то очень дзенское или суфийское... Стоп! А не упустили ли мы чего-нибудь важного, когда читали биографию Сервантеса? Ведь он жил в Испании XVI века, а это было удивительное время.
Нужно вчитаться в комическое повествование о Дон Кихоте, чтобы увидеть в нем перекличку с идеями Бруно и Коперника, Фичино и Парацельса, алхимиков и суфиев.
Суфии были членами древнего духовного братства, которое появилось в Испании с приходом арабов. В их школы принимались только те, кто обладал «врожденным чувством Основной тайны». В обучении суфии использовали особые методы — например, прятали мудрость и истину под маской простодушия, глупости, парадоксов (это от них до нас дошли рассказы о Ходже Насреддине). Шутки и парадоксы ставили в тупик человека, привыкшего доверять одной логике, ломали стереотипы, и это позволяло ученику прикоснуться к иной реальности. Сервантес был хорошо знаком с этой философией, в его биографии и в «Дон Кихоте» найдется много тому подтверждений (даже истинным автором своей книги он называет мудрого Сида Ахмеда Бенинхали).
Сын своего времени, Сервантес разделял идеи многих гуманистов эпохи Возрождения. Это время Бруно, Парацельса, Шекспира, Кеплера, Мирандолы и многих других ярких философов, которые вернули людям древние знания о той грани бытия, что недоступна обыденному сознанию, но дает смысл существованию человека и Вселенной. Они говорили о бесконечности миров, о Едином, о вечно трансформирующейся видимой и невидимой Вселенной, о сокровенной реальности, находящейся внутри и вне нас, об универсальных принципах и законах, о бессмертии...
Я снова открыла «Дон Кихота». Сколько в нем моих закладок, отметок, надписей на полях... Ведь парадоксы Дон Кихота задевают, цепляют, сердце и ум начинают спорить: что нелепо, а что «лепо», что глупо, что нет, и так ли однозначна и прямолинейна жизнь?..
Не мог же Сервантес не писать обо всем этом!
Одна из самых важных для него идей — о возвращении золотого века человечества. Именно из-за нее и гуманистов, и Сервантеса часто называли мечтателями и утопистами.
Но не слишком ли просто мы судим о мудрецах?
С мечтой о золотом веке они связывали идею возвращения к истокам — однако это не воспоминание о прошлом, не то, что принадлежит нашему миру, но превыше него. Мечта о золотом веке как компас, показывающий направление и цель пути. И в век железный жизнь человека должна определяться не сильными мира сего и не обстоятельствами, ибо у него есть воля и мудрость, чтобы самому выбрать, ради чего жить. «Я, должно полагать, родился под знаком Марса, так что я уже как бы по необходимости следую этим путем и буду им идти, даже если бы весь свет на меня ополчился, и убеждать меня, чтобы я не желал того, чего возжелало само небо, что велит судьба, чего требует разум и, главное, к чему устремлена собственная моя воля, это с вашей стороны напрасный труд, ибо, хотя мне известны неисчислимые трудности, с подвигом странствующего рыцаря сопряженные, известны... и безмерные блага...» — таков внутренний закон Сервантеса.
Орден странствующих рыцарей был учрежден для того, чтобы вернуть золотой век на землю. Рыцари не просто хранили веру в него — они хранили ему верность в те времена, в которые им выпало жить. А как это происходило... Лучший пример тому — жизнь самого Сервантеса.
«Я горячо люблю вас, — упавшим голосом сказал Дон Кихот. — Это самый трудный рыцарский подвиг — увидеть человеческие лица под масками... но я увижу, увижу! Я поднимусь выше».
Благодарим Вас, сеньор! Вы сотню раз могли бросить свое перо — слишком много обид и несправедливостей мы причинили Вам. Сотню раз Вы могли устать, опустить руки. Но если не сделали ни того, ни другого, значит, Вы действительно видели наши человеческие лица и всегда обращались к лучшему в нас, веря, что когда-нибудь мы Вас услышим — услышим, что нельзя принимать мир таким, каков он есть. И поэтому оставили нам свои книги. А чтобы мы не усомнились — и свою жизнь.
«Сражаясь неустанно... доживем мы... до золотого века. Обман, коварство и лукавство не посмеют примешиваться к правде и откровенности. Мир, дружба и согласие воцарятся на всем свете. Справедливость уничтожит корысть и пристрастие. Вперед, только вперед! Подвиг за подвигом — вот и не узнать мир».
Дополнительно:
Сервантес бывал в Риме, Болонье, Венеции, Палермо, где изучал труды философов Возрождения, неоплатоников, античную культуру. Читал Гомера, Вергилия, Горация, Овидия, Данте, Петрарку. В его произведениях можно встретить персонажей из Библии, арабской литературы, испанского фольклора; он говорит об астрологии и магии, медицине и поэзии, хотя и называет себя «талантом, в науке не искушенным».
То, что случается с Дон Кихотом, как замечает Роберт Грейвз, часто напоминает истории из жизни легендарного суфийского учителя Сиди Кишара, в том числе и известный эпизод с мельницами. Правда, Кишара принял за гигантов не ветряные, а водяные мельницы. Испанское слово «кихада» (от него происходит настоящее имя Дон Кихота) — того же арабского корня, что и слово «Кишар».
Нам, странствующим рыцарям, надлежит более радеть о славе будущего века там, в небесных эфирных пространствах, ибо это слава вечная, нежели о той суетной славе, которую возможно стяжать в земном и преходящем веке и которая, как бы долго она ни длилась, непременно окончится с дольним миром, коего конец предуказан... Наш долг в лице великанов сокрушать гордыню, зависть побеждать великодушием и добросердечием, гнев — невозмутимостью и спокойствием душевным...
Дон Кихот