Мир, в котором мы живём, очень изменился за последние сто лет. Он стал больше, но расстояния между нами сделались короче. И мы, люди совершенно разных культур, ещё недавно обитавшие будто в разных измерениях, неожиданно очутились рядом: в одном мире, в одном городе, в одном доме.

У нас разный разрез глаз. Мы называем Бога разными именами. По-разному видим себя, жизнь, историю. Мы не похожи. Мы смотрим на другого как на инопланетянина и не слишком хорошо понимаем его. То есть не слишком хорошо понимаем его ценности. Да и не очень интересуемся ими. Потому что не видим в них особой важности. Как в анекдоте про наших разведчиков и ихних шпионов…

Этот психологический страх, которому иногда удается овладеть физической и ментальной сферами нашей личности, имеет также другие обличья: он проявляется как страх приключений, страх риска, страх потерять что-то и даже страх успеха. Не единожды сказано, что человек — животное с привычками, и это верно. У человека много «хозяев», и они «дрессируют» его, обучая определенным привычкам, которые позволяют ему чувствовать себя в безопасности в сообществе других людей. И эти же «хозяева» заботятся о том, чтобы человек боялся отказаться от приобретенных привычек, по крайней мере, пока он соглашается с намерениями своих «дрессировщиков».

Старый известный афоризм гласит: как наверху, так и внизу. Но его можно прочитать и наоборот: как внизу, так и наверху, или — что то же самое — большое и малое подобны в главном.

Это, а также множество разных событий, о которых нам каждый день сообщают средства массовой информации, наводит меня на мысль о том, что между Землей и Человеком есть бесспорная связь и что они переживают сходные процессы.

На Земле одни обширные территории страдают от наводнений, другие — от ужасных засух. Где-то часто содрогаются вулканы, извергая лаву и облака дыма, а в каком-то другом уголке планеты остаются затерянные, удивительно красивые, спокойные и тихие места, которые еще не пострадали от туристического вандализма.

Несколько дней назад я перечитывала статью моего учителя Хорхе Анхеля Ливраги «Плыть против течения». И меня, как никогда, поразило одно его высказывание, короткое и сильное, о только что закончившемся XX веке: «Этот век — черный век». В самом деле, все исторические события в их совокупности, постоянные войны, в которых были уничтожены целые народы, вполне соответствуют такому определению.
И хотя я согласна с ним, и, пожалуй, именно потому, что согласна, я попыталась найти что-то, каким бы маленьким оно ни было, светящееся собственным светом в столетии, к которому мы все принадлежим по своему рождению. И, не умаляя важности других ценностей, я нашла нечто драгоценное в сфере моих музыкальных интересов — исполнителей.

Слабости прошлого
Те, кто пишут историю, не всегда справедливы к людям прошлых эпох. Полагая, что это тот случай, когда сгодится любая оценка, им приписывают столько умственного инфантилизма, сколько требуется, чтобы подчеркнуть достижения, ум и способности современного человека.
За долгие годы мы выучили этот урок и хорошо усвоили, что древние не умели мыслить рационально, научно, что их искусство было жестким, суровым, а религии являлись отражением их страстей и страхов.
Этот дологический человек, разумеется, не знал ни Вселенную, в которой он жил, ни Землю, которая давала ему пристанище, ни остальные звезды и планеты, и очевидно, у него не было необходимых для этого средств. Мир представлялся ему живым, а силы Природы — одушевленными; и точно так же как он вглядывался в небо, ища там объяснений, глубоко под землей он пытался увидеть преисподнюю и невообразимых чудовищ. Камни, деревья, животные, ветер, вода — во всем жили ужасные или прекрасные боги, отражения тех страхов и желаний, которые он испытывал каждый день; это были капризные боги, которым надо было приписать какое-то поведение, образ жизни, поскольку древний человек еще не знал о существовании математических и физических законов, которые управляют бытием. Говорить тогда об этом и других мирах было совершенно нормальным: человек абсолютно ничего не знал ни об этом, ни о других мирах и представлял их заселенными множеством божеств.

Есть парадокс в самом звучании — «вечные ценности»: «вечные» как оправдание, тогда как Вечное и есть единственная Реальность. Жизнь теряет смысл, если в ней нет вечной Основы, на которой все держится, если нет высшего Образца — Логоса, Нуса, к которому все устремляется, несмотря на неразумие людей. Если все преходяще, нет ничего постоянного — установка современного сознания, — значит, нет ничего святого. Если нет ничего святого, то все дозволено. Если все дозволено, то непробужденное сознание ведет разрушительную работу, превращая все в свою противоположность, в фикцию, выворачивая мир с его вечными ценностями наизнанку. Когда все превращается в свою противоположность, мир становится антимиром, катится в бездну хаоса, о чем в XX веке возвещают философы.

Небо. Облака. На тысячи и тысячи километров, куда ни кинь взгляд, — светлое, легкое, радостное и беззвучное море белизны, над которым сияет Солнце.
Самолет компании «Egypt Air» несет меня на высоте десять тысяч метров из Каира в Москву. Через четыре часа будем дома. А пока за стеклом иллюминатора — тишина, спокойствие и ослепительная чистота другого мира, живущего по своим законам.
На облака можно смотреть бесконечно. Они складываются в города и неведомые лица, небесные замки и огромные пещеры, заснеженные леса и плывущие корабли — все время в движении, не зная покоя, плывут...
«Позвольте взглянуть?» — наблюдения мои прерывает сосед, человек лет шестидесяти. Он берет у меня из рук книгу «Фивы» Хорхе Анхеля Ливраги, быстро листает, пробегая глазами по страницам, и возвращает обратно.
«Да-а-а, эпоха!»
Помолчали.

Где бы мы ни были, что бы ни делали, — пока для нас существует здесь и сейчас, мы участвуем в жизни, окружены и заполнены ею. Но, как известно, мелкие (и не очень) заботы мешают вглядеться в ее лицо, увидеть жизнь как счастье и дар. И уж совсем нечасто удается то, что у Толкиена Гэндальф посоветовал Арагорну, — обратиться от зелени дольнего мира к чистоте горных вершин, чтобы найти там Древо жизни.
О чем мы размышляем на закате дня? И о чем будем размышлять на закате жизни? Своей сестрой назвал жизнь поэт Борис Пастернак, и его последние раздумья, воплотившиеся в поэзии и прозе, были о той жизни в нас, которая преодолевает границы времени и смерти.
Когда читаешь произведения Пастернака, больше всего в них восхищает его безмерная, трепетная и легко передающаяся тебе самому любовь к жизни, чувство единства со всем природным и живым. В этом чувстве — душа его творчества.

Все мы рождаемся и входим в земную жизнь на условиях обязательного ухода из нее. Мы знаем точно, что нам отпущено какое-то количество лет, после чего мы вновь куда-то уйдем, по-видимому туда, откуда в свое время пришли на Землю. Для одних это другие миры, инобытие, для других — ничто. Как бы мы ни были настроены, но об обязательности ухода из этого мира у нас есть совершенно достоверное знание, и в нем никто не сомневается. Заведомая ограниченность жизни побуждает человека серьезно задуматься о ее смысле и о подготовке к смерти. Казалось бы, это самая естественная позиция, поскольку она вытекает непосредственно из условий нашего существования. Но, видимо, взглянуть в лицо реальности многим людям настолько страшно, что они предпочитают отворачиваться от этих мыслей, скрывать их от самих себя. Более того, вся наша и западная культура ориентированы на то, чтобы не думать о смерти. Поэтому те, кто боятся вечных вопросов, находят в такой культурной парадигме поддержку и считают себя вправе прятать, как страус, голову в песок.

Первоначально в древнерусском языке слово судьба употреблялось в значении «судилище, правосудие, приговор». А значит, судьба — это то, что «суждено».
Идея суда, который вершится в момент рождения человека, отражена в мифологии, в ритуалах и обрядах славян. Так, наши предки верили, что судьбой человека управляет божество Усуд. Если он рассыпает в своем дворце золото, рождаются богатые, если черепки — рождаются бедняки. У Усуда есть три сестры, суденицы. В полночь, обычно на третий, реже на первый или седьмой день после рождения ребенка, они приходят, чтобы наделить его судьбой.