Толерантность
- Информация о материале
- Автор: Илья Барабаш
Мир, в котором мы живём, очень изменился за последние сто лет. Он стал больше, но расстояния между нами сделались короче. И мы, люди совершенно разных культур, ещё недавно обитавшие будто в разных измерениях, неожиданно очутились рядом: в одном мире, в одном городе, в одном доме.
У нас разный разрез глаз. Мы называем Бога разными именами. По-разному видим себя, жизнь, историю. Мы не похожи. Мы смотрим на другого как на инопланетянина и не слишком хорошо понимаем его. То есть не слишком хорошо понимаем его ценности. Да и не очень интересуемся ими. Потому что не видим в них особой важности. Как в анекдоте про наших разведчиков и ихних шпионов…
Мелихово. Усадьба радости
- Информация о материале
- Автор: Аля Щербакова
До Мелихова у Чехова не было своего дома. В Москве его семья: отец, мать, сестра — скиталась по съёмным квартирам. И он мечтал, чтобы у близких ему людей был свой угол, желательно не в городе. Антон Павлович всегда стремился пожить на природе. «Эта жизнь в четырёх стенах без природы, без людей, без отечества, без здоровья и аппетита — это не жизнь», — писал он, уставший от столичной суеты. В деревню гнали Чехова и усиливавшееся нездоровье, и желание вести усадебную жизнь. Эта мечта хорошо видна и в его пьесах: «Дядя Ваня», «Чайка», «Вишнёвый сад». «Коли деды и прадеды жили в деревне, то внукам безнаказанно нельзя жить в городе», — писал он.
Антон Павлович Чехов. Всматриваясь в жизнь
- Информация о материале
- Автор: Илья Барабаш
Но почему, почему красивые, добрые люди так несчастны? Почему их жизнь, которая могла быть нужной и полезной многим, оказывается бездарно и бессмысленно выброшенной? Почему их самые лучшие мечты и надежды звучат с такой безнадёжностью? Почему они гибнут так глупо и бестолково? Тузенбах в «Трёх сёстрах», Треплев, да и Нина Заречная в «Чайке»… Из-за них Чехова называли пессимистом и очернителем жизни. Но, может, именно такие жестокие и страшные вещи нужны, чтобы привести нас в чувство, заставить задуматься о своей собственной судьбе?
И всё же в чём причина? Да, наверное, всё в том же — в запутанности человека, в безволии, в бездействии. Мы, писал Чехов в записных книжках, есть то, во что мы верим. А у нас так: «…была жажда жизни, а ему казалось, что это хочется выпить — и он выпил вина». Но если мы вдруг уже презрительно осудили таких «героев» — это наша личная проблема. У Чехова мы не услышим — ни явно, ни подспудно — ни ноты осуждения. Антон Павлович не таков.
Рага. Живая традиция
- Информация о материале
- Автор: Борис Хомичев
Сцена украшена цветами, горят огни лампад, доносится запах благовоний. В середине сцены на ковре сидит мастер. На нём белые одежды, в его руках многострунный ситар, устремлённый длинным грифом ввысь и напоминающий вину, на которой, по легенде, играли сами боги. Перед музыкантом — портреты любимых учителей. Рядом, тоже с ситаром, сидит обращённая к мастеру лицом ближайшая ученица, готовая последовать за ним в мелодическое путешествие. По краям сцены ещё два ученика с таблами, старинными индийскими барабанами. Но они вступят не скоро, только в третьей части, по сигналу мастера, а пока будут внимательно слушать. В глубине сцены в полутьме сидят два неофита, удостоенных чести присутствовать на музыкальной церемонии. У них очень важная роль: в течение всего действа лёгкими прикосновениями ладоней извлекать из струн своей тампуры один-единственный звук — главный тон!
Глаза мастера закрыты, ещё несколько секунд — и неспешно поплывут первые звуки, но это будет лишь настройка. Инструмента, учеников и учителя между собой, мастера — с чем-то невидимым. Обычно она длится 20 или даже 40 минут, но без неё действо невозможно.
Что почитать?
- Информация о материале
- Автор: Дмитрий Зубов
Завтра в дорогу. Короткие сборы, вокзал, а затем — почти сутки трястись в поезде. В общем, тоска зелёная, и вся надежда лишь на спасительное чтение. «Что же почитать?» — с таким вопросом захожу в ближайший книжный. Быстро пробегаю взглядом по корешкам и… ничего. Такое ощущение, что все хорошие книги давно уже читаны-перечитаны, надёжная проверенная классика не сулит новых открытий, а от обилия современных имён и названий рябит в глазах. Можно, конечно, рискнуть и купить что-то совсем незнакомое, но рисковать как раз и не хочется: если книга окажется «не моя», то путешествие будет безнадёжно испорчено. Что же делать?
Владимир Гиляровский
- Информация о материале
- Автор: Ольга Носкова
Его называли королем репортажа — самого скоропортящегося жанра журналистики, но эти репортажи с удовольствием читают и спустя сто лет.
«Ты — курьерский поезд», — сказал однажды Антон Павлович Чехов Владимиру Гиляровскому, тонко подметив оперативность, необыкновенно высокий ритм жизни и главное — вездесущность в то время уже известного всей Москве репортёра. Да и сам Гиляровский в воспоминаниях подтвердил мысль Чехова: «И так проходила в этих непрерывных метаниях вся жизнь — без остановки на одном месте. Все свои, все друзья, хотя я не принадлежал ни к одной компании, ни к одной партии».
Британский музей. Диалог культур
- Информация о материале
- Автор: Илья Бузукашвили
Мраморные фризы афинского Парфенона, легендарный Розеттский камень, стелы ассирийских царей — всё это визитные карточки Британского музея, звезды первой величины на музейном небосклоне Европы. Он начинался с частной коллекции лондонского врача и за два с половиной века стал одним из самых знаменитых в Европе.
Ханс Слоун — так звали этого врача. Всю свою жизнь он лечил людей и попутно собирал минералы, монеты, книги и диковинки со всего света. Разных времён и эпох. Накопилось у него их немало — 80 тысяч предметов.
В завещании Слоун отписал свои богатства английскому парламенту за смехотворную для таких сокровищ цену — 20 тысяч фунтов. Он очень хотел, чтобы его коллекции оставались в Лондоне, «где благодаря большому стечению народа от них была бы наивысшая польза». Так оно и случилось.